Букет роз - [38]

Шапоринский махнул рукой:

— Ладно, иди.

И только успел Усатый ага появиться у буровой, как туда прикатил на своем лакированном фаэтоне Шапоринский. С ним был инженер. Он внимательно осмотрел счетчик и стал проверять пробку скважины. Пробка тоже оказалась в порядке. Усаживаясь в фаэтон, Шапоринский сказал Усатому аге:

— Друг мой, я очень доволен твоей работой. Не уходи с буровой и подумай над тем, что я тебе говорил. Я очень надеюсь на тебя.

Лошади с места взяли вскачь, и фаэтон исчез в облаке пыли. «Надейся, живоглот, надейся! Клянусь твоей головой, скоро увидишь, как черта надувают!»

Раздался утренний гудок. Восемь. Гудок сегодня звучал как-то загадочно, словно выражал волнение людей, готовящихся начать забастовку.

Усатый ага поднялся по крутым ступенькам на вершину нефтяного резервуара. Отсюда было хорошо видно, как стягивались к промыслу рабочие. Все пока идет нормально. Спустившись вниз, он остановился перед входом в газанхану. Рабочие быстро окружили его. В их взглядах было ожидание чего-то. Подходили все новые и новые группы рабочих. Толпа стремительно росла. «Пора», — решил Усатый ага, махнул рукой влево, в сторону площади, и сам пошел туда. Толпа двинулась за ним. Откуда-то появились и быстро разошлись по рукам спасенные от полиции листовки. Рабочие на ходу читали их и обсуждали.

На площади море голов. От шума ничего нельзя разобрать. Каждый что-то говорит, иные спорят друг с другом.

Один из рабочих поднялся на камень и пытается перекричать других:

— Конечно, мы не можем! Хозяин нас всех уволит, и мы завтра же останемся без работы и без куска хлеба. А как же семьи? С голоду, что ль, подыхать?!

Ему яростно возражали:

— Заткнись, трус!

— Иди к хозяину в поломойки!

Все голоса перекрыл могучий баритон:

— Товарищи! — И площадь вдруг стихла. Головы повернулись на этот боевой призыв, глаза устремились в одну точку. На старом поваленном котле стоял человек с поднятой рукой. — Товарищи! — повторил он. — Сегодня мы, объединившись, должны укоротить хищные загребущие руки, которые вот уже много лет держат нас за горло и пытаются задушить. Довольно! Нынешнее наше выступление должно закончиться победой! Горькие уроки нашей борьбы научили нас стойкости. Пока не будут приняты наши требования, ни один человек не должен приступать к работе! А требования наши такие: восьмичасовой рабочий день и политические права!

Последние слова оратора вызвали бурю выкриков:

— Правильно!

— Восьмичасовой!

— Свободу!

— Бастовать до победы!

— Лучше умереть, чем так жить!

Старый рабочий, сидевший на ступеньке резервуара, дернул за штанину Павла:

— Скажи, кто это такие хорошие слова говорит?

— Не знаешь? Да это же наш Гамид!

— Какой Гамид?

— Телефонистом у нас работал. Веселый такой, дружелюбный. Хороший малый! Теперь в городе живет.

Старик глубоко вздохнул:

— Глаза у меня совсем испортились. Да и память… Теперь вот вспомнил… Верно, хороший малый. И, вишь ты, оратор! Хорошие слова говорит!

Речь Гамида разбередила сердца. Равнодушных в толпе не было. Площадь перед газанханой, если взглянуть на нее сверху, напоминала муравейник. Голоса перекрывали один другой. Вот выделился визгливый голос Абдулали. Расталкивая толпу, он энергично протискивался к перевернутому котлу, высоко держа руку.

— Пропустите! — надрывно визжал он. — Я речь хочу говорить!

Наконец ему удалось привлечь внимание присутствующих. Гвалт поутих, и вскарабкавшийся на котел Абдулали крикнул:

— Нельзя! Нельзя, говорю, бастовать! Наши требования, вот увидите, не будут выполнены! И работы нас лишат. А как жить? Как жить, спрашиваю?

— Хозяйский холуй! — выкрикнул кто-то из толпы.

И понеслось:

— Трус!

— Не запугивай!

— Все равно не житье!

— Вон отсюда, головастик!

— Дружных никто не сломит!

Но Абдулали опять перекричал всех:

— Вы что, забыли про прошлую забастовку? Забыли, чем тогда кончилось? Делаете все, что в башку взбредет, а потом кулак сосать!

— Заткнись, кобыла паршивая!

— Это вы с Касумом нас предали!

— Столкните его, он хозяйский шпик!

Сильная рука Усатого аги сбросила Абдулали с импровизированной трибуны.

— Товарищи! — Усатый ага возвысил голос. — Если мы все будем дружны, то непременно добьемся победы. Нам не капиталисты страшны, а такие вот, как Абдулали, — трусы, дезертиры, хозяйские наушники.

И снова взрыв выкриков:

— Долой предателей!

— К черту трусов!

— Пусть не забывают судьбу Касума!

Абдулали напугался. Он бы уж и рад исчезнуть, да куда денешься? Толпа клещами сдавила его — не повернуться. «И убьют, убьют, — думал он. — Касума убили, и меня убьют». От страха у него пересохло во рту. Скрыться, во что бы то ни стало скрыться! И он изо всех сил заработал локтями.

Выбравшись в задние ряды, Абдулали передохнул. «Что нужно этой разъяренной толпе? Почему эти люди не хотят покориться тем, у кого власть? Неужто они не понимают, что плетью обуха не перешибешь? Это Мустафа всех взбаламутил! И невесту у меня отбил… Надо сообщить Шапоринскому о том, что тут происходит. Пусть вызывает полицию».

А с трибуны неслось:

— Знайте, что своих прав вы можете добиться только сами! Когда мы вместе, мы непобедимы! Сегодня мы должны показать свою силу. Есть добрые вести. Рабочие соседних промыслов тоже сегодня начинают забастовку. Нам нечего бояться!