Букет роз - [32]

Думы, думы… Ну как тут уснешь? На улице в проводах воет ветер. Иногда вой его напоминает плач ребенка, а иногда — свист пули, как там, на снегу у Бодайбинки… Временами казалось, что ветер сорвет с места хибарку и вместе с ее обитателями унесет в неведомые края. А временами казалось, что он отрывает крышу и скрипит при этом зубами, кидает в окно песком…

А Усатый ага, должно быть, ничего не слышит. Привык к этому шуму, спит. А может быть, тоже думает? Окликать его не хотелось.

Но вот уже и светает. Черное покрывало ночи бледнеет, бледнеет, отступает куда-то в углы хибарки и там рассеивается. Вот и ветер утих. Вдруг установилась такая тишина, что ушам больно. Потом где-то за стеной чирикнул одинокий воробышек. Ему ответил другой, третий. День начался.

Усатый ага поднял голову, сел. И Мустафа понял, что он не спал.

— Они строят нам ловушку, — сказал Усатый ага.

Мустафа не стал спрашивать, кто это «они», а ответил так, как если бы разговор не прекращался с вечера:

— Похоже, они хотели арестовать нас, как говорится, поймать с поличным. Листовки были бы вещественным доказательством. Ты думаешь, полицейский не узнал тебя?

— Нет, душа моя, не узнал, — я не дал ему опомниться. Да и лицо платком было закрыто. Нет, не узнал, — повторил Усатый ага. — Но я о другом думаю. Что им листовки? Они ищут случая тебя арестовать. Не вышло с этой ловушкой — подстроят другую.

— Ты думаешь… — Мустафа не договорил.

— Да, — подтвердил догадку друга Усатый ага, — я думаю, Касум пронюхал о забастовке. Вот они и хотят арестовать тебя заблаговременно.

Мустафа встал:

— Надо принять меры против этого низкого человека. Он нам причинил уже много зла.

— Это всем известно. — Усатый ага тоже встал. — Если его уберем, рабочие обрадуются. — Помолчав, он добавил: — Я им сам займусь.

— Нет, — возразил Мустафа, — это дело не для тебя. Я, кажется, что-то придумал.

— Почему не для меня? — В голосе Усатого аги звучала обида.

— Потому, что у тебя дети. Для такого дела нужен одинокий человек, как я.

Усатый ага улыбнулся:

— Но ты тоже не одинокий…

— Как так?

— Очень просто. А телефонистка?

Мустафа вспыхнул румянцем.

— Да, с Ниной мы… — Он хотел сказать «решили пожениться» и не договорил, умолк.

— Ну как, ловко я тебя поймал? — Усатый ага обнял друга за плечи. — Я от души рад. Замечательная девушка! Лучшей жены не найдешь.

— Спасибо за добрые слова, но дело есть дело. Революционер принадлежит революции.

— Вот-вот! — подхватил Усатый ага. — И дети мои ни при чем. У тебя тоже должны быть дети.

— Ладно, друг, не будем больше об этом. — Мустафа попытался закончить разговор шуткой: — Я к Нине еще сватов не засылал. Да и соперник у меня серьезный — Абдулали…

— Да ведь он женат! — воскликнул Усатый ага. — Но ты шутишь?

Мустафа усмехнулся:

— Я-то шучу, а он, кажется, готов меня убить.

— А что Нина?

— Она его презирает.

— Ну, так не откладывай свадьбу!

— А без свадьбы нельзя?

— Решайте сами. — Усатый ага пожал плечами. — Я женился без свадьбы, и мы счастливы. Бывает, что неделю пируют, а через три месяца дерутся…

— Я это и хотел сказать. Но и свадьбу сыграть тоже большое удовольствие. В личной жизни ведь это самый большой праздник… До моей ссылки в Сибирь родители готовились сыграть мне свадьбу. Экономили каждую копейку, отказывали себе во всем, лишь бы свадьба вышла на славу. Покойный отец говорил: «Если бы мне привелось отпраздновать твою свадьбу, у меня не было бы большего счастья». И невесту уже подыскали… А вместо свадьбы — Сибирь. Как бы история не повторилась…

Резкий гудок заглушил его голос. Скоро на работу. Мустафа вспомнил, что ему непременно нужно увидать Гамида, и заторопился. Съели по куску хлеба с сыром, запили холодной водой и вышли из дома.

4

Шапоринский жил в двухэтажном новом здании напротив мечети, в центре рабочего поселка. Он переехал сюда из города в прошлом году, и неспроста. Ему хотелось быть поближе к своим промыслам. А жене его, Елизавете, это не нравилось. Привыкшая к городской жизни, барыня скучала в рабочем поселке.

А Шапоринский недоумевал: «Что ей нужно? Чего не хватает? «Сельский» дом не уступал лучшим городским домам. Комнаты высокие, просторные и очень светлые, стены и потолки отделаны со вкусом, мебель самая дорогая Ну и конечно же, дом — полная чаша! Жить бы да радоваться барыне, а она, видите ли, скучает. Придумала бы себе занятие — ну хоть бы какую-нибудь филантропию, вроде общества любителей кошек. Или, на худой конец, благотворительностью занялась бы. А ей, видите ли, музыкальное общество нужно! А где его взять? Такого общества и в Баку-то нет, а здешние богачи и чиновники, кроме примитивной музыки зурны-балабана, ничего не понимают».

Но разве виноват в этом Шапоринский? Раманы, конечно, не Петроград и даже не Баку, однако богатому человеку и здесь жить можно. Были бы деньги, а друзья найдутся — Шапоринский в этом был твердо уверен. Не учитывал он только одного — что его молодой жене нужны были поклонники.

Ростом Елизавета была на голову выше мужа. И это ее особенно шокировало. К тому же Шапоринский был очень некрасив. Лицо коротконогого толстяка уродовал его приплюснутый, утиный нос. Этот нос с каждым днем казался Елизавете все более невыносимым. Год от года он как будто становился все толще, все длинней и все более сплюснутым. А Елизавета изо дня в день хорошела. Она тщательно ухаживала за своим лицом и за своей фигурой. Обнаружив однажды седой волос в своих каштановых волосах, она загоревала чуть не до слез. Служанка успокоила ее.