Букет роз - [19]

Учитель умолк, слушатели тоже еще некоторое время молчали. Но вот толпа стала разбиваться на группы, раздались негромкие, задумчивые, серьезные голоса рабочих.

— Правдивые слова. А? Что скажешь, брат?

— Да уж писал-то кто-то из наших и написал все в пользу бедняков. К умному слову только дурак не прислушается.

— Правильно, товарищи! — вмешался Кули. — Очень правильно говорите. Не выйдем на работу — и баста!

Громкие голоса привлекли внимание Мусы. Он подтолкнул пристава, и они медленно направились к толпе.

— Сейчас начнут, — зло сплюнул один из рабочих.

— Пусть попробуют…

Все сбились теснее друг к другу и замолчали. Муса приблизился и нарочито бодрым голосом поздравил рабочих с праздником Новруз-байрам. Ему ответили угрюмо и нестройно. Муса сплел пальцы, скорбно закатил глаза:

— Мне сказали, что какие-то безбожники распространяют бунтарские бумажки. Хотят ввести вас в заблуждение.

Толпа глухо заворчала и опять враждебно умолкла.

— Я на вас не обижаюсь, — продолжал Муса, — вы темные люди, но меня удивляет наш уважаемый учитель: да разве хорошо читать такую нелепицу бедным людям?

Учитель, скрестив руки на груди, холодно оглядел толстопузого Мусу с головы до ног.

— Не на все же им закрывать глаза, господин, — сказал учитель совершенно спокойно, — пусть каждый подумает и разберется в том, что написано. Я учитель, а они, к несчастью, неграмотны. Мой долг прочитать им печатное слово.

Муса покосился на пристава и раздраженно пожал плечами.

Полицейский офицер приосанился, тронул усы, звякнул шпорами и начал:

— Господин учитель, вы ведь человек образованный и понимаете, что читать народу противоправительственные прокламации строжайше запрещено.

— Не обижайте учителя понапрасну. Это мы попросили прочитать, что здесь написано, — спокойно вмешался в разговор сосед Кули, рабочий с усталым, болезненным лицом.

— Замолчать! Разойдись! — зычно скомандовал пристав: выдержка покинула его.

— Да мы уж и так думали расходиться, — с издевкой ответили из толпы.

А другой голос добавил внушительно:

— Всем рты не заткнешь.

Кули выбрался из толпы. Ему вдруг захотелось поскорее увидеть сына.

«Смешной, — ласково усмехнулся Кули, вспоминая вчерашний разговор с сыном. — Как это он сказал? Да… «Найдешь ты себе работу, отец, или нет, а меня устрой грузчиком».

Кули всегда смущала недетская серьезность Ибиша. Да, хороший сын растет. Радость в доме. Перед глазами Кули стоял Ибиш с задумчивым взглядом больших черных глаз.

«Отец, я хочу работать. Я скажу, что мне больше лет. Ты и сам всегда говоришь, что я выгляжу старше». При этом Ибиш расправил угловатые мальчишеские плечи, приподнялся на носки, набрал в грудь воздуха.

Кули и сейчас, припоминая эту сцену, весело заулыбался. «Потерпи, сынок, век недобрых людей недолог».

Легко и радостно на душе у Кули. Не беда, что сейчас трудно приходится. Важно, чтобы дети выросли настоящими людьми, честными… Приятный ветерок освежал лицо. Кули торопился. В этот мягкий весенний день Кули с особенной силой понял, как ему близки, как дороги его дети, его Фатьма.

Кули уже свернул к кладбищу, когда услышал за собой торопливые шаги. Он обернулся и увидел Василия. Василий догнал Кули, переложил в левую руку небольшой сверток и крепко пожал ему руку.

— Здравствуй, браток, поздравляю с нашим праздником.

— Спасибо, — ответил Кули. — Как дела?

Они пошли рядом.

— Дела? Неплохо, Кули. А ребята-то наши какие молодцы! Видал, как понаклеили листовки? И смотри, как бурлит народ, только и разговоров что о забастовке.

Обрадовали Кули слова Василия. Приятно, когда хвалят родного сына. Да и вправду ведь настоящий герой.

И все с тем же сияющим и радостным выражением, столь непривычным для него, Кули подробно рассказал Василию, как учитель на площади читал прокламацию. Василий об этом еще не слышал. Он даже зажмурился от удовольствия, сказал тихо, но твердо:

— Держись, Кули, большие дела начинаются.

Некоторое время шли молча. Потом Василий, как бы что-то вспомнив, спросил:

— Да, Кули, а как у тебя дома? Как празднуют дети?

— Какой там праздник!

— Какой-никакой, а люди празднуют. Да ведь, как мне помнится, сегодня у Ибиша еще и день рождения?

— Это так. Спасибо, друг, что не забыл. — Кули задумчиво пошевелил бровями.

Василий легонько похлопал его по плечу.

— Не переживай, друг. Будет и на нашей улице праздник. Ибишу я принес сандалии, а Сурие — гостинцев.

Кули растрогался.

— Ты всегда нас выручаешь, друг, мне даже неловко. Когда только и чем отблагодарю…

— Когда? — засмеялся Василий. — После революции, приятель. И не ты меня, а твой Ибиш нас обоих благодарить будет.

Кули влюбленно глядел на Василия. Близкий друг, может ли быть кто-нибудь дороже?! Как много в этом простом слове «друг»!

Незаметно добрались до дому. Вошли. Василий уселся на своем излюбленном местечке — на подоконнике. Сурия, как всегда, забралась к нему на колени. Фатьма торопливо разогревала плов и готовила чай. Кули оделил ребят гостинцами. Сандалии, приготовленные Василием для Ибиша, вызвали общий восторг. Сурия схватила их, прижала и никому не давала до них дотронуться. Но тот, кому предназначался подарок, дома все еще не появлялся.