Букет из Оперного театра - [26]

Разговаривая так, они вошли в вестибюль гостиницы, где на знаменитую актрису сразу же абсолютно неприлично уставились несколько постояльцев. Было похоже, что она — животное какого-то зверинца, не меньше, и Харитонов понял, почему Вера хочет уехать отсюда. Жить в центре всеобщего внимания, не имея ни малейшей секунды для личной свободы, было невыносимо.

В сверкающем бальном зале особняка Одесского литературно-артистического общества на Ланжероновской (в бывшем дворце князя Гагарина) находились все сливки общества. Благотворительный бал Городской управы был ежегодным. Там собирались пожертвования для приютских детей, и самые знатные и богатые семьи города считали делом чести получить пригласительный на бал.

Сверкание бриллиантов и парижских туалетов, изысканные закуски и дорогое шампанское — все это искрилось и переливалось под хрустальными люстрами отголоском той самой роскоши, которая одной ногой уже стояла в прошлом. И даже те, кто пытался веселиться вопреки всему, понимали, что бурное веселье очень скоро сменится настоящей агонией, как горячечным бредом смертельно больного, сметет жестокостью элегантную роскошь знаменитых одесских балов.

В ярко-зеленом вечернем платье, с колье из крупных изумрудов на шее, в сопровождении неизменного Дмитрия Харитонова знаменитая артистка Вера Холодная поднималась по мраморной лестнице в Золотой зал дворца, названный так из-за роскошной золотой лепнины, покрывающей потолок и стены. Здесь, в изысканном светском обществе, на столичную знаменитость глазели ничуть не меньше, чем на улицах города или в вестибюле гостиницы. И действительно: в Одессе, наверное, не было ни одного человека, который не знал бы этого имени, начиная от знатной графини и заканчивая простой прачкой и торговкой.

Талант актрисы, настоящий, неподдельный, искренний, делал равными людей всех сословий и социальных слоев. И каждый, вне зависимости от положения и наличия капитала, с замиранием сердца следил за черно-белым экраном, где разворачивались удивительные события и драмы, более интересные и захватывающие, чем сама их жизнь. И такова была сила искусства, что и прачки, и графини в веселых местах одинаково смеялись, а в грустных — плакали, и не было сословных различий ни для грусти, ни для смеха, ни для сочувствия, ни для слез…

И точно так же при появлении актрисы и на роскошном балу, и в зале простого, дешевого иллюзиона собравшиеся перешептывались и, толпясь, старались подобраться поближе к ней.

Актриса же была задумчива и мила, держалась со всеми ровно и приветливо. Она одарила всех утонченной, чуть грустной улыбкой, но категорически отказалась говорить речь, сославшись на то, что желает быть на этом балу простой гостьей, а не важным действующим лицом.

Бал был в разгаре. Приглашенные музыканты развлекали собравшихся танцевальной музыкой, и под ярким светом хрустальной люстры на паркете зала кружились пары, позабыв обо всем, что творится за пределами этих стен…

Но вдруг из боковых окон донесся какой-то шум, и поначалу он был не настолько сильным, чтобы заглушить звуки вальса. Но когда музыка смолкла, за окнами вдруг отчетливо прозвучала стрельба.

Танцующие остановились не сразу. Выстрелы повторились и были слышны громче. Им аккомпанировал ужасающей нотой внезапно оборвавшийся человеческий крик.

— Что это? — Актриса повернулась к Харитонову, лицо ее стало бледным. — Это совсем близко… здесь? Но вы же говорили…

— Не извольте беспокоиться, — вмешался в разговор один из чиновников при губернаторе, — вокруг дома вооруженные солдаты, нам ничего не грозит. Банды расходились. Бандиты совсем обнаглели. Каждый день грабежи.

— А почему вы не можете справиться с бандитами? — Знаменитая актриса явно была не в курсе того, что происходит в Одессе, а потому задала столь наивный вопрос.

— Сил недостаточно, — с сожалением ответил чиновник. — Мы все с нетерпением ждем высадки десанта союзников. Может быть, тогда…

Но договорить он не успел. Дверь в зал распахнулась от мощного удара. Раздался выстрел, и из люстры полетели хрустальные осколки. Кто-то закричал. В зал, тесня собравшихся в бальных нарядах, ввалились люди в кожанках с наганами в руках. Долговязый черноволосый тип еще раз выстрелил в люстру и с удовольствием посмотрел, как зал осыпают осколки битого стекла.

— Попрошу без паники, господа хорошие! — выкрикнул он, да так громко, что перекрыл все звучащие голоса. — Ведете себя тихо — мы быстро уходим! Брюлики, бумажники, просто всякие цацки сдаем моим революционным ребятам и получаем горячий привет от пролетарской Молдаванки и лично от Михаила Японца!

— Это банда Японца, — прошептал Харитонов актрисе белой как мел, — им лучше не сопротивляться. Только так можно выжить в налет.

— Кто такой Японец? — спросила артистка. Несмотря на весь ужас происходящего, держалась она достаточно мужественно, только в лице ее не было ни кровинки.

— Главный бандит Одессы, — доверительно в самое ее ухо сказал чиновник. — И называет себя королем… Этот налет — его рук дело. Только типчик этот — не Японец.

— Вы знаете Японца в лицо? — удивилась Вера.

— Его весь город в лицо знает, он ведь на автомобиле со своей свитой по Дерибасовской раскатывает, — зло ответил чиновник. — Одет как франт — ботинки лакированные, кошелек. Даже гвоздика в петлице. И свита вокруг него — настоящее кодло с пушками да перьями. Свора. А этот, долговязый, его адъютант Мейер Зайдер, по кличке Майорчик.