Бугор - [7]

Я приоткрыл глаз, посмотрел на часы и опять зажмурился. Будильник зазвонит через пятнадцать минут. Пятнадцать минут, четверть часа — как это мало для человека, который не прочь подрыхнуть еще часика три-четыре.

Не хочу вставать. Хочу спать и спать… Но весь остальной мир не хочет, чтобы я спал. И я вынужден подчиняться. Скоро зазвонит будильник. Я встану. Ринусь в холодный душ. После десять минут подрыгаю руками и ногами, поколочу кулаками и ногами по кожаной груше, вызывая недовольство Киры. Да, я обязательно буду колотить изо всех своих немалых сил по груше, хоть сейчас, в полудреме, это и кажется нереальным. Буду напрягаться, потому как мне нельзя распускаться. Волевой человек отличается от неволевого прежде всего тем, что всю жизнь находит силы сам себя насиловать.

— Эй, соня, пора вставать, — эти слова принадлежали Кире.

Откуда, спрашивается, у нее столько сил? Полночи заниматься эротической гимнастикой. Вскочить в полседьмого. Слопать остатки еды в моем холодильнике — а она их слопала, иначе не бывает.

— Встаю, — вяло пробормотал я.

Она попыталась нырнуть ко мне в постель и пожертвовать наведенным марафетом, но я эту попытку пресек. Мне нужно под душ и молотить по груше. Да и ночи хватило.

Я потер ладонями щеки. Резко поднялся. И устремился по наезженной колее — душ, груша, потом еще душ, завтрак.

— Не видел вашу фирму на салоне, — сказал я. Кира работает в антикварном магазине. И снабжает меня исправно всеми сплетнями из этого мира.

— Там на неделю место тысяч восемь долларов стоит. Решили, что обойдемся, — сказала она. — Летом тем более дела идут плоховато…

Когда я вылез из-под обжигающих и отлично приводящих в себя холодных струй, Кира уже была в боевом облачении. готовая к нескончаемой войне за объем продаж и прибыли Она поправляла перед зеркалом ладно сидящий костюм, приглаживала белые, с фиолетовым оттенком волосы (крашеные, понятно).

— Нравлюсь? — осведомилась деловито она, таким же оном, как спрашивает — нравится ли покупателю выставленная на продажу бронзовая фигура авторства Лансере.

— Конечно, — кивнул я, не кривя душой против истины. Высокая, гибкая, с большими, немного наивными глазами, она действительно мне нравилась… Когда не раздражала так что хотелось выкинуть ее из окна — благо первый этаж.

— Я тебя люблю, — она чмокнула меня губами в помаде которая, как гласит реклама, выдерживает до ста поцелуев, и упорхнула.

Я доделал зарядку, отжавшись от пола, допрыгав и наподдав груше по первое число. Залез в холодильник. Свиные отбивные, которые я готовил вчера, были уничтожены острыми безжалостными зубками Киры.

Хорошо, что бриться не надо — это экономит массу энергии. Я ненавижу процедуру утреннего бритья. Она меня раздражает. Год назад начал отпускать бороду, и теперь походил на покорителя земли Сибирской Ермака. Хотя коллеги говорили, что больше на разбойника с большой дороги, в лучшем случае на Стеньку Разина — здоровый, бородатый и страшен в гневе.

Я не слишком увлекаюсь кулинарным искусством. Но когда решаюсь на готовку, чтобы посидеть в одиночестве с антрекотиком на тарелке, с маринованным огурчиком, взять серебряную вилку и нож, налить немножко вина в хрустальный бокал, как тут же, будто почуяв, заявляется Кира и изничтожает все. У меня ощущение, что у нее дома вечно пустой холодильник, что ее предки были голодающими Поволжья и, когда она перешагивает порог моей квартиры, генетическая память вскипает в ней. Кстати, на ее фигуре это совершенно не сказывается. Сама худенькая, изящная и всегда голодная.

Кроме засохшего сыра и хлеба, в холодильнике не осталось больше ничего. Я сделал два бутерброда, запил их растворимым кофе и отправился на службу.

Новенький зеленый «жигуль» девятой модели, который за мной закрепили месяц назад на автобазе родного ГУВД, ждал меня перед подъездом. Мы с моим железным Росинантом продрались через железный поток. Постояли в пробках. Нагло подрезали нос шестисотому «мерсу», сворачивая на Садовое кольцо. С кольца на Петровку я выруливал, подвывая сиреной. Перед воротами в ГУВД, где раньше было невозможно поставить машину, сегодня пусто. Начальство повелело очистить пространство, дабы не портить вид на здание солидного учреждения и не вводить террористов во искушение оставить там начиненную динамитом тачку. Я оставил «жигуль» перед въездом на автобазу в переулочке.

Теперь — к главному входу. Я продемонстрировал постовому удостоверение нового образца — какой-то умник додумался выдать угрозыску книжечки, похожие на пенсионные. Уголовники их всерьез не воспринимают.

— Привет, злыдни, — сказал я, заходя в кабинет, от пола до потолка увешанный картинами и иконами, изъятыми у всякого жулья да так и не пристроенными никуда.

— Здорово, борода, — кивнул Железняков — матерый волчище, дедушка нашего отдела, ныне от тяжелой жизни дошедший до того, что с раннего утра играл с компьютером в преферанс и, кажется, проигрывал.

— Привет, — кивнул Женька, молодой волчонок, не так давно прибившийся в наш коллектив.

— Совещание будет? — спросил я.

— Будет, — кивнул Железняков. — Это тебе не по салонам ходить. Это милицейские будни.