Будущий огонь - [9]

.

От западных стандартов не отстают и российские олигархи. А кое в чем даже их превосходят. Роман Абрамович, например, имеет виллу в Западном Сассексе (стоимость 18 млн. фунтов стерлингов), пентхауз в Кенсингтоне (29 млн.), дом во Франции (15 млн.), пятиэтажный особняк в испанской Белгравии (11 млн.), шестиэтажный коттедж в Найтсбридже (18 млн.), дом в Сан-Тропе (10 млн.), дачу в Подмосковье (8 млн.). Кроме того он владеет яхтой Pelorus (72 млн.) с пуленепробиваемыми стеклами и собственной подводной лодкой, яхтой Ecstasea (72 млн.) с бассейном и турецкой баней и яхтой Le Grand Blue (60 млн.) с вертолетной площадкой. Авиапарк бывшего губернатора Чукотки состоит из боинга 767 за 56 млн., боинга бизнес-класса за 28 млн. и двух вертолетов по 35 млн. фунтов стерлингов каждый³³.

Россия вообще удивительная страна. По уровню жизни основной массы граждан она находится на 65 месте в мире, рядом с Македонией и Ливийской Арабской Джамахирией³⁴, и вместе с тем по количеству миллиардеров обгоняет многие развитые страны. Во всяком случае, согласно данным журнала «Форбс» за 2008 г., из 25 самых богатых людей планеты — семеро россиян³⁵. Напрашивается вывод, который, впрочем, много раз делали прежде: богатство меньшинства вырастает из бедности большинства. И кстати, вовсе не обязательно указывать обличающим жестом на пентхаузы и особняки. Достаточно вспомнить, что цены на обычные квартиры в крупных городах России достигают 3–5 тысяч долларов за квадратный метр³⁶. Если учесть, что средний доход россиян составляет в месяц чуть более 11 тысяч рублей³⁷ (по нынешнему курсу 316 долларов), то логично спросить, кто из обычных граждан может себе позволить купить квартиру даже скромных размеров?

В общем, как в эпоху Средневековья существовали два разных мира: мир феодалов (дворян) вместе с обслуживающей их челядью и мир народа (ремесленников, торговцев, крестьян), разрыв между которыми был принципиально велик, так и сейчас, в когнитивной постсовременности, утверждаются две разных вселенных, отгороженные друг от друга почти непреодолимой стеной: мир богатых, где позволено все, и мир обычных людей, едва-едва удовлетворяющих самые насущные жизненные потребности. Это две разных нации, два разных народа, две разных социальных культуры, разрыв между которыми растет с угрожающей быстротой.

Возрождаются худшие черты средневековых элит. Если в советское время партийно-хозяйственная номенклатура, тоже обладавшая немалыми привилегиями, все-таки старалась не слишком демонстрировать их, придерживаясь, по крайней мере в теории, принципа «все люди равны», то теперь подчеркивание своего социального превосходства стало обыденной нормой. Богатство ныне демонстрируется нагло и вызывающе. Оно бьет в глаза ежечасно, ежеминутно. Средневековые феодалы кичились замками, роскошью доспехов, одежд, пышностью празднеств, количеством подобострастной дворни. Новые хозяева жизни строят себе особняки, копирующие эти замки, окружают себя охраной, прислугой, исполняющей почти любые их прихоти, устраивают зрелищные вечеринки, которые подробно освещаются в средствах массовой информации. Бутылка шампанского за полторы тысячи долларов — это нормально. Приглашение на дом эстрадной звезды за фантастический гонорар — тоже нормально. Элита всеми силами старается подчеркнуть, что она — элита и что ей дозволено все.

Вот еще одна черта средневековой психики, возрождающаяся сейчас. Ранее феодал мог, охотясь, скакать по крестьянским полям, продавать крепостных как скот, пользоваться правом первой ночи. Да, в конце концов просто убить. Человек из низших сословий в глазах феодала человеком вообще не являлся. Нынешняя элита демонстрирует примерно такое же отношение к обычным людям: низшая раса, тягловые животные, с которыми можно не церемониться. Очень ярко эта черта проявляется, например, в Санкт-Петербурге и особенно в том, что касается нового «жизненного пространства».

Петербург, как известно, представляет собой уникальный архитектурный феномен: памятником культурного и исторического наследия здесь являются не отдельные здания, как в Европе, а сразу весь городской центр. Во всяком случае именно в таком виде он занесен в список ЮНЕСКО. Теоретически любые изменения в центре Петербурга запрещены. Однако теория оказывается беспомощной перед практикой больших денег и чтобы удостовериться в этом, достаточно пройтись по городу. На Сенной площади, скажем, в историческом сердце Санкт-Петербурга, разрушен целый микрорайон старых домов, здания XIX века попросту сметены, а вместо них воздвигнут громадный стекло-металлический монстр, задавивший своими размерами все окружающее. Ансамбль площади, описанной еще Достоевским, фактически уничтожен. Аналогичная монструозная лабуда возведена и в районе Исаакиевской площади. Теперь вместе со знаменитым собором, построенным Монферраном, мы наблюдаем некий стеклянный курьез, сразу же бросающийся в глаза. Будто на полотно, исполненное рукой мастера, посажена безобразная клякса. Искажению подверглась даже панорама Невы. Прямо в центре всемирно известного исторического ландшафта, между прочим запечатленного на сотнях картин и гравюр, теперь торчит некий «Монблан», скопище элитных квартир, совершенно не соответствующее петербургской стилистике. Бог с ним, с ландшафтом, зато «хозяева жизни» могут из своих окон взирать на Неву, Летний сад, Зимний дворец.