Будущий год - [22]

— Угадали. И один в поле воин.

— Кто один? Дориан Колбасилов или Тимоша Коренных?

— Напоминаю вам: тот и другой расстреляны и посмертно реабилитированы. Вурцель сообщал Колбасилову, что Третий рейх готовится напасть на нас, а Колбасилов заверял Вурцеля, что наша воля к миру крепка и нерушима: за прочный мир в последний бой летит стальная эскадрилья.

— И обоих расстреляли?

— Не придирайтесь к словам. Некто Колбасилов пал смертью храбрых, некто Вурцель был казнен как военный преступник.

— А вы?

— Опять мы! Не забудьте: в английской разведке служил полковник Рут, и был герой французского сопротивления генерал Расин, кстати, однофамилец знаменитого драматурга. До этого Расин воевал на стороне республиканской Испании, не потому ли она проиграла войну? После второй мировой войны удостоен ордена Почетного легиона. Точнее некуда.

— Некуда?

— Так точно. Вы не забыли, что значит Wur-zel, root, racine?

Вертлявый присел на корточки, судорожно разбрасывая землю руками, как собака, закапывающая свой кал. Его собеседник усмехнулся:

— Совершенно правильно. Это значит «корень». Речь идет об операции «корень», так что Тимоша Коренных появился неслучайно.

— Его же расстреляли.

— Так точно. Как и Колбасилова. Но корень-то не расстрелять, не вырвать. Его можно только извлечь. А извлекли его мы.

— Какой такой корень?

— Корень квадратный из дурной бесконечности или, выражаясь фигурально, из тьмы, уважаемый князь мира сего.

— И вы его извлекли?

— Так точно. Он равняется нашему имени, а имя нам легион.

— Как легион? Кто вы все-таки: Дориан Колбасилов или Тимоша Коренных?

— Повторяю вам: оба расстреляны. Тимоша Коренных расстрелял Дориана Колбасилова, Дориан Колбасилов расстрелял Тимошу Коренных, но от этого ничего не изменилось. У нас нет незаменимых Легион все равно легион.

— Как бы вы себя не называли, я настаиваю на том, что срок нашего договора сегодня истекает.

— Смешно говорить об этом, ваше затмительство. Вы полагаете, что я продал вам душу?

— Так точно.

— Так точно. Но ведь нельзя продать то, чего нет, согласитесь. Меня еще в школе учили, что никакой души нет. Потому я и пошел с такой легкостью на эту сделку.

— Так вы признаете, что вступили с нами в сделку?

— Признаю, но от этого ничего не меняется, на нет и суда нет, отсюда некоторые особенности нашего судопроизводства. Вспомните дело генетиков, вспомните дело врачей-вредителей.

— В данный момент меня интересует ваша душа и ничего больше.

— Какая душа у легиона, помилуйте!

— Тогда позвольте мне предъявить вам вашу расписку. Она написана вашей кровью, в конце концов.

— Дайте взглянуть. Пустяки, как я и думал. Самый заурядный криминалист подтвердит вам, что это не кровь, а красные чернила.

— Опять увертки!

— Какие там увертки! Вас должен устраивать результат. Продать вам душу может только тот, у кого нет души, потому-то имя нам легион. Все еще не поняли? Тогда позвольте мне показать вам вашу расписку.

Статный вынул из кармана бумажку. Вертлявый взглянул на нее и закачался, с трудом удерживая равновесие. Статный по-генеральски выпрямился:

— Я завербовал вас, а не вы меня. Я выполняю наше соглашение и кажусь вам тем, кем хочу казаться. Это вы не выполняете своих обязательств. Кое-кому еще кажется, что кое-что существует. Вот ошибка. Не существует ничего, кроме легиона, а легион — корень квадратный из ничего. Потрудитесь исправить вашу оплошность. Я больше не могу с вами беседовать. Время моей вечерней прогулки истекло.

Вертлявый исчез. Его статный собеседник отпер ключом калитку в глухом заборе, вошел в сад и аккуратно запер калитку снова. Не теряя военной выправки, он направился к будке, выкрашенной в зеленый цвет. Там он вынул из кармана бумажку, которую только что показывал Вертлявому. Это была обыкновенная туалетная бумага без всяких письмен. Убедившись в этом, статный скомкал ее и использовал по назначению.

Великий Маф

Очень рада, что ко мне пришли именно вы, мой старый знакомый, Должна вас предупредить: это мое последнее интервью. Но многим причинам. Отчасти даже трагическим, если хотите. Не буду сгущать краски, но, может быть, в ближайшие дни вы прочитаете или даже напишете мой некролог. Я предпочла бы, чтобы мое последнее интервью появилось после моего некролога, но вы можете публиковать его, когда сочтете нужным. Не будем терять времени. Садитесь поудобнее. Вот ваше любимое кресло. Так или иначе я собираюсь наговорить много лишнего.

Видите ли, это было лет двадцать тому назад, то есть почти двадцать, словом, после первого фильма с моим участием. Только что я заняла первое место на конкурсе эстрадных певиц в Буэнос-Айресе. Я была лучше, чем сейчас, да, да, не возражайте, сейчас я искуснее и опытнее, а тогда я была просто лучше, и вдруг этот ужасный телефонный звонок. Представляете себе, заполночь, я переполненная успехом, а мне женский голос говорит: «Если вы дорожите жизнью вашей дочери, будьте любезны выплатить такую-то сумму». По тем временам это была баснословная сумма, она и теперь внушительная. «Вы слушаете? — продолжал голос. Я слабо поддакнула. — Так вот, в следующий вторник в три часа дня вы поедете на вашей машине через мочаловский лес. Вы остановитесь у трех сосен, не доезжая до перекрестка, выйдете из машины, запрете ее, пойдете направо, положите ключ под валун, он там один, и углубитесь в лес на сорок минут. Потом вы вернетесь и найдете ключ там, где вы его положили. После этого вы свободны. Требуемая сумма (голос повторил ее) должна лежать на заднем сидении. Все». Трубку повесили. Представляете себе мое состояние. У меня единственная дочь, врачи предупредили меня, что больше детей у меня не будет. В ту ночь я прокляла свой успех, свою известность, свои гонорары. Поверьте, и впоследствии у меня было достаточно поводов для проклятий, но этот был самый ужасный. Утром я не пустила мою Альбину в школу, а сама кинулась звонить подругам, просить взаймы, чтобы наскрести эту жуткую сумму. Вы же знаете, у певицы никогда нет свободных денег. И вот одна моя подруга, передавая мне деньги, напрямик спросила: «Тебе тоже звонили, да?» У меня не хватило духу сказать неправду. Так я узнала, что подобные звонки — не редкость. «Ты правильно сделала, что не обратилась в милицию, ~- сказала мне подруга. — Я тебе дам телефончик. Ни за что не ручаюсь, но моим знакомым они помогли». «Кто они?» «Как тебе сказать? Я толком ничего не знаю. Это такая служба, что-то вроде кооператива. Кооператив сторожей, понимаешь?» Я не понимала. «А кого я должна спросить?» «Никого не спрашивай. Назови себя и скажи: мне нужна ваша помощь». Я поблагодарила подругу и, как только она ушла, набрала номер телефона. Дозвониться туда было не так-то просто. Было занято, занято, занято… Наконец, я прорвалась, и мне ответили: «Ждите. К вам придут через два часа». Ровно через два часа в дверь позвонили. Из предосторожности я спросила: «Кто там?» В ответ мужской голос назвал мне номер телефона, по которому я звонила. Я отперла дверь, и в мою квартиру впервые вошел он. Как описать его? Он был скорее невысокий, наоборот, приземистый, коренастый. При небольшом росте у него были длинные цепкие руки, как у обезьяны. Волосы густые, темные. Он слегка сутулился, опять-таки по-обезьяньи. Взгляд пристальный, тяжелый. Костюм скромный, чуть ли не потертый. В общем, он походил на газовщика или на водопроводчика. И спросил он меня, как спрашивают мастеровые из кооператива по ремонту квартир: «Вызывали? В чем дело?» Я запнулась, Он продолжал вопросительно смотреть на меня. «Видите ли, — начала я, — мне грозили…» «Дочку, что ли грозили зацапать?» Я кивнула сквозь слезы. «Покажите мне вашу квартиру», — деловито проворчал он. Я показала ему кухню, ванную, повела в мою комнату в комнату дочери. Альбина была рада случаю пропустить школу и весело смотрела на незнакомца. Не обращая на нее внимания, он осматривал двери и окна, выстукивая стены, не то мастеровой, не то сотрудник угрозыска. «Вот что, миледи», — обратился он ко мне, вернувшись в мою комнату и без приглашения садясь в кресло. Да, да, кресло было точно такое, в каком сидите вы. И стояло оно на том же месте. «Вот что, миледи, — повторил он. — Это будет стоить…» И он назвал мне сумму, почти такую же, какую требовали по телефону, ну, может быть, чуточку меньше. Я растерялась, но не настолько, чтобы не поинтересоваться, не больше ли смысла выплатить эту сумму тому так сказать, кто первым ее потребовал. Он пожал плечами: «Хозяин — барин. Только я не поручусь, что на другой день после выплаты они не потребуют столько же. А мы гарантируем вам полную безопасность ровно на год. Можете не запирать квартиру можете оставлять где угодно машину. Все будет цело. Не говоря уже о том, что ни вас, ни вашу пацанку никто пальцем не тронет, Через год гарантии возобновляются за сумму, вдвое меньшую». И я отдала ему деньги, как миленькая, а потом возьми да и ляпни, дура дурой: «В мочаловский лес-то во вторник ехать мне или не ехать?» Он усмехнулся: «Это уж как пожелаете, Только ключа под валуном оставлять не рекомендую». «И дочку в школу можно пускать без провожатых?» «Пускайте хоть на дискотеку. А насчет провожатых не беспокойтесь. Это теперь уже наша забота. И насчет денег не беспокойся. С долгами расплатишься. Я тебе гарантирую». Так он впервые сказал мне «ты», и, честное слово, я даже обрадовалась, с облегчением вздохнула, словом, успокоилась. Его присутствие успокаивало, уверяю вас. Мне хотелось удержать его, но я не осмелилась. Он ушел, а через час мне позвонили и предложили гастрольную поездку по Скандинавии, о которой я и мечтать не смела. Вижу, и впрямь я долги смогу выплатить.