Будущее настоящего прошлого - [7]

Шрифт
Интервал

А ведь если взять несколько семей изолированного поселения в составе большой массы населения области или края, то согласно именно этому хваленому вероятностному описанию, в составе такого процентно-малого количества семей должны быть как раз те самые перекосы, которые затем выравниваются согласно вероятностной картине во всем остальном многочисленном народе региона! Однако — нет. Никогда никаких перекосов! Даже в островных государствах с населением около ста с небольшим человек. А в отсутствие больших чисел, которые можно было бы запустить сюда для их перетасовки в вероятностные математические операции, нельзя не только объяснить этого научно, но даже и описать корректно не получается через эти любимые большие числа. Описывается просто по факту, по конечному итогу. А «как», да «почему», наука объяснить не берется. Ей это не нужно.

А не нужно ей это потому, что сложилось дурное положение, при котором наука отвечает только на некие «правильные» вопросы, то есть на те, которые могут быть сформулированы в системе распознаваемых ею научных методов. Неправильными же считаются все те вопросы, которые нельзя этими научными методами решить. И всё это было бы совершенно не страшно, если бы наукой высокомерно не считалось, что правильные научные вопросы относятся к действительно бытийствующему, а неправильные — к выдумкам и дилетантским фантазиям. Однако даже на этом судейско-третейском принципе, даже у самой науки, никак не получается четко разграничить нашу действительность на заслуживающую внимания, куда наука смотрит, и на остаточно-сомнительную, куда наука смотреть даже не намерена. Потому что уже в пределах самой науки, при рассмотрении несомненно действительных явлений мира, можно задавать любые вопросы, которые будут правильными, но наступит порог, за которым какой-то вопрос уже будет неправильным. Например — броуновское движение молекул. Задавай любой вопрос, и тебе на него ответят. Один только вопрос не задавай, а именно — «что заставляет двигаться молекулы»? Это будет неправильный вопрос. На него тебе ответят (возмущенно) — «ничто!». То есть, порог реальности, который отграничивается наукой, и за которым какая-либо иная реальность ею уже отрицается, самой же наукой может быть определен и отграничен очень легко даже в тех пределах, в которых она обитает по роду своих обязанностей. Это одна из особенностей именно науки и только науки — способность совершать подобные умственные подвиги, когда удается разрывать что-то реально неразрывное в природе. Ведь в природе, если реально существуют субъекты движения (молекулы), то таким же реальным должен быть источник их движения. Как будто мы должны поверить, что молекулы двигаются сами. Неизвестно, насколько сами ученые верят в это, но еще никто не сказал, вместо «ничто» — «нечто, не распознаваемое наукой». То есть, всё, не распознаваемое наукой, считается сразу же нереальным. И в этом состоит основа ее метода, который сам себе присвоил полномочия выступать критерием реальности.

Где же располагается тот порог, за которым всё реальное уже называется наукой нереальным? Если вернуться к броуновскому движению в качестве близкого нам примера, то, учитывая, что эти самые молекулы движутся хаотично и беспорядочно, то есть, случайно, можно определенно сделать вывод, что как только что-то теряет предсказуемость именно в качестве последствий известных причин и становится случайным, наука опускает занавес представления. Так и должно быть. На то она и наука. В самих ее принципах уже заложена эта идея выделения наиболее общих, повторяющихся и практически важных особенностей наблюдаемых объектов. Только для таких явлений наука вводит научные понятия, которые при этом обязательно должны выражаться количественно, то есть быть доступными измерению. Все, что измерению не поддается, считается несущественным для научного метода и не признается своим. Таким образом, несмотря на саму сложность науки, в ее основе лежит метод упрощения реальных обстоятельств за счет исключения явлений, не вписывающихся в подвластные методы исследования, или не поддающиеся измерению. Строго говоря, наука — это статистическая идеализация действительности. Вне зоны науки остается слишком многое, чтобы признать саму науку зеркалом даже только физического мира. Причем, физика, главная из естественных наук, даже в своих декларациях о собственных задачах, не стесняется подчеркивать, что сужает свой же обзор рассматриваемых процессов мира за счет отсечения от них явлений случайных и нестабильных. Таким образом, по сложившемуся положению вещей, Случай наукой отсекается в качестве не исследуемого феномена и становится в принципе не исследуемым, потому что не соответствует основным задачам и методам исследований.

Однако не только наука выбрасывает, как не подлежащие обработке, случайные аспекты действительности. Философия, которая по некоторым слухам может объяснять всё, также проходит мимо них. Здесь надо немного уточнить, что мы имеем в виду под философией. В последнее время философия все более начинает пониматься как некое удивление от самого себя умного, или как безостановочно скачущее по собственным же думкам состояние сознания, или же, как неудержимая склонность души к обобщениям. Вот, шел человек на работу, споткнулся, упал, разбил баночку с обедом и остался на перерыве голодным. Сидит он и думает — «да-а-а… как много, все-таки, еще на земле несправедливости осталось…». Философ. Такого порядка философии сейчас много, но философией это называется только по самоназванию подобных авторов. На самом же деле философия — это строгая система теоретических знаний, которая оперирует такими же строгими понятиями, как и наука. В основе строгого языка этой теоретической системы лежат основные понятийные единицы, которые называются «категориями». Категории для философии — это то же самое, что «физические понятия» для физики. Это — основа. Если наука видит мир научными понятиями, то философии видит этот мир категориями. Они — составные части любых логических построений. Из них, как из стыковых опорных пунктов, складывается всё философское исследование. Так вот, эти философские категории характеризуются тем, что содержат в себе


Еще от автора Виктор Артурович Нюхтилин
Мелхиседек. Книга 2. Человек

Мы убеждаемся, что Бог, Создатель не просто вероятен, он просто обязателен, ибо это объясняет все. Все остальные предположения, исходящие из Его отрицания, рождают лишь новые загадки и новые доказательства своей несостоятельности». Главный постулат: все мы создания божьи, доказывается весьма интересно, живым литературным языком, захватывая и увлекая читателя, рождая желание вступить с автором если не в спор, то в общениеНазвать «Мелхиседек»  «научно-популярным изданием» язык не повернется. Назвать теософическим трактатом - тоже.


Мелхиседек. Книга I. Мир

Автор данной книги без всяких шуток категорически не рекомендует ее читать убежденным буддистам, мусульманам, ортодоксальным христианам, евреям, марксистам, атеистам, русофобам, членам религиозных группировок любого толка, обладателям научных степеней и просто крупным специалистам в областях естествознания или гуманитарных наук, а также тем, кто уже все про все знает и не хочет знать ничего другого.Данное предупреждение необходимо сделать не только потому, что содержание нижеследующих текстов может показаться им наивным, ошибочным или возмутительным.


Мелхиседек Том 3. Бог

Кто мы? Откуда? Куда идем? Такие вопросы издавна стоят перед нами, и издавна же человечество имеет на них готовый ответ, записанный в Священном писании. Правда, за последние полторы сотни лет сказанное в Библии много раз подвергалось сомнению. Многие возникшие за это время теории происхождения Вселенной, Земли и жизни на ней в корне противоречат всему, что записано в Книге Книг.Однако все ли следует принимать на веру, что говорится официальной светской наукой? Не существует ли возможности, что на самом деле все обстоит не так, как нас учили в школе? Может быть, про этот мир все уже давным-давно известно и эти знания доступны не только академикам, но и всем, кто захочет их воспринять?В «Мире», первой части серии книг под общим названием «Мельхиседек», Виктор Нюхтилин объявил крестовый поход против многих научных догм, в особенности против материализма, теории относительности и теории эволюции.


Шпаргалки по философии

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Сборник № 3. Теория познания I

Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.


Свободомыслие и атеизм в древности, средние века и в эпоху Возрождения

Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.


Гоббс

В книге рассматриваются жизненный путь и сочинения выдающегося английского материалиста XVII в. Томаса Гоббса.Автор знакомит с философской системой Гоббса и его социально-политическими взглядами, отмечает большой вклад мыслителя в критику религиозно-идеалистического мировоззрения.В приложении впервые на русском языке даются извлечения из произведения Гоббса «Бегемот».


Вырождение. Современные французы

Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.


Несчастное сознание в философии Гегеля

В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.


Онтология поэтического слова Артюра Рембо

В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.