Будуар Анжелики - [31]
— Браво! — воскликнула Луиза. — Так вы предлагаете…
— О нет, мадам, я ничего не предлагаю! Да и что можно предложить в этом случае?
— Но должен же существовать какой-то эталон для измерения добродетелей и пороков, — проговорил Томас Гоббс. — Единый критерий оценки явлений бытия. У нас в Англии говорят: «Если двух дураков посылают в церковь, одного нужно выбирать старшим».
— А под теми двумя дураками вы, мистер Гоббс, имеете в виду жениха и невесту? — спросила с самым невинным видом Луиза.
Все рассмеялись.
— Увы, — покачал головой Томас Гоббс, — пока люди живут без общей власти, держащей их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной всех против всех. Такова природа любого человека, увы…
— Но страх скорее возбудит пороки, — возразил Спиноза, — нежели их исправит. Впрочем, как и любая другая попытка подогнать людей под какой-то единый трафарет.
— Эти попытки не так уж редки, — заметила Ортанс.
— Увы, сударыня, — вздохнул Спиноза.
— Да, короли чеканят людей, как монету, — проговорил Ларошфуко. — Они назначают им ту цену, какая им заблагорассудится, и все вынуждены принимать этих людей не по их истинной стоимости, а по назначенному курсу.
— И нет никакого выхода? — спросила Ортанс.
— Есть, — ответил со вздохом Ларошфуко. — Нужно либо переплавиться, либо затеряться где-нибудь в пыли и грязи, а в противном случае — безоговорочно принять тот порядок вещей, который установил чеканщик.
— М-да, — произнесла со вздохом Анжелика, — невеселая перспектива, что и говорить…
— Зато, — прищурил глаз Джон Локк, — как должно быть приятно монетам находиться в богато расшитом кошельке! Это непередаваемое ощущение могущества, славы, роскоши… Чужой, разумеется…
— Монарх, окруженный роскошью, — это пастух в одежде, усыпанной золотом и каменьями, с золотым посохом в руке, с овчаркой в золотом ошейнике, на парчовой или шелковой сворке. Какая польза стаду от этого золота? Разве оно защищает его от волков?! — выпалил Лабрюйер.
— Этот вопрос к стаду или к пастуху? — с улыбкой спросил Ларошфуко.
— К… пастуху, — ответил юноша, заметно смутившись.
— Бесполезно, — резюмировал Ларошфуко. — Бессмысленно, безрассудно и… и так далее. Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.
— И на то… «Солнце»? — спросила Луиза.
— Тем более, — отрезал Ларошфуко. — Самым роковым образом заблуждаются те, кто из кожи вон лезет, желая приблизиться к светилу. Они или феноменально глупы, или же до неприличия невежественны, ибо не знают общеизвестного мифа о человеке, опалившем таким образом свои восковые крылья.
— Это Икар, — сказала Луиза.
— Благословен дом, под кровлей которого сегодня собралось столько очаровательных и образованных женщин! — воскликнул Томас Гоббс. — Но, к сожалению, — добавил он, — мы с мистером Локком должны оставить это приятное общество, так как именно сегодня господин Мольер представляет своих «Смешных жеманниц», и я решил воспользоваться случаем дать возможность мистеру Локку увидеть этот шедевр, пока он еще не запрещен.
— Запрещен? — удивилась Луиза. — Но почему? За что?
— Если кто-то более других склонен к изумлению, то он обладает либо меньшими знаниями, чем другие, либо более проницательным умом, — улыбнулся старый философ.
— События в Версале развиваются довольно стремительно, — пояснил Джон Локк, — и кто знает, не увидит ли себя среди мольеровских жеманниц новая постоялица королевской кровати…
— Да, это весьма и весьма вероятно, — согласился Спиноза. — И если бы мистер Гоббс был так любезен…
— Дорогой мой, можете считать себя уже сидящим в ложе, которую я заказал столь предусмотрительно!
— Но при этом вы покидаете нас, — проговорила Анжелика.
— Не все, — сказал Ларошфуко, — не все, сударыня. Мы с моим молодым коллегой отчаянные оптимисты и полагаем, что либо у новой постоялицы королевской кровати не хватит ума, чтобы узнать себя в «Смешных жеманницах», либо у нашего короля хватит ума не заходить столь далеко. Так или иначе будем надеяться на лучшее из вероятного.
— Это все же лучше, чем надеяться на возможное из желаемого, — улыбнулся Джон Локк.
Затем он, Гоббс и Спиноза откланялись и покинули будуар.
Проводив гостей, Анжелика присоединилась к общей беседе, вернее, к процессу, который заключался в том, что дамы настойчиво осаждали Ларошфуко подобно борзым, окружившим оленя на лесной опушке. Однако знаменитый острослов не очень-то напоминал загнанного зверя, напротив, скорее могучего медведя, снисходительно играющего с медвежатами.
Лабрюйер с интересом наблюдал эту сцену, впитывая каждое слово мэтра, который в данный момент изрекал следующее:
— Умный человек нередко попадал бы в затруднительное положение, не будь он окружен дураками.
— Это намек? — спросила вошедшая Анжелика.
— О нет, сударыня! Во-первых, мои намеки никогда не бывают столь прозрачны…
— А во-вторых?
— Я отнюдь не считаю себя умным.
— Самоуничижение — то же лицемерие, — заметила Ортанс.
— Лицемерие, сударыня, это не более чем дань уважения, которую порок платит добродетели.
— Вы действительно верите в добродетель? — спросила Катрин.
— Почему бы и нет? Ведь наши добродетели — не более чем переодетые пороки.
"Да, я любила Гитлера, и когда его не стало, появилась ненависть". Один из ответов Розамунды, в первом и последнем интервью. Воспоминания нацистки. Некоторые женщины Третьего Рейха в своей жесткости не только ни в чем не уступали своим партийным соратникам – мужчинам, но порой и превосходили их.
«Способность Софи Лав передавать волшебство читателям изящно находит свое выражение в мощных выразительных фразах и описаниях. ОТНЫНЕ И НАВЕКИ – это идеальный роман для чтения на пляже с одной оговоркой: присущий ему энтузиазм и прекрасные описания с неожиданной тонкостью раскрывают многогранность не только развивающихся чувств, но и развивающихся характеров. Книга станет отличной находкой для любителей романов, ищущих более глубокий смысл в произведениях этого жанра». --Сайт Midwest Book Review (Дайэн Донован) ОТНЫНЕ И НАВЕКИ – это прекрасно написанный роман, на страницах которого описана борьба женщины (Эмили) в поисках своего «я».
Знатный граф и завидный жених Джеффри Кейн больше не верит в любовь. Отныне для него важна лишь страсть, обжигающая тело и не касающаяся души. Ребекка – юная мечтательница. Ее нежное сердце хочет тепла и ласки. И, кажется, все это обещает манящий взгляд графа… Его сильные руки дарят незабываемое наслаждение, а слова любви кружат голову. Поймет ли Джеффри, что Ребекка – его судьба?
Эугенио и Маргарита друзья детства, которые любят друг друга чистой и преданной любовью. Но всё вокруг словно препятствует их чувствам — и родители, и сословное неравенство, и предрассудки окружающего общества, и, наконец, религиозные устремления самого Эугенио, который отправляется на учебу в семинарию, чтобы стать священником. Однако он не может забыть Маргариту и разрывается между религиозностью и необходимостью отказаться от плотской любви. Что победит в душе молодого человека — любовь или вера? Как совладать с жизненными обстоятельствами и сословными предубеждениями? Что сильнее — страсть или религиозность? Надежда или отчаяние? Верность или вероломство?
Герой романа ”Фортуна — женщина”, проводя служебное расследование, находит в сгоревшем доме мертвеца… Ради спасения любимой женщины, руководствуясь не долгом, а чувствами, он преступает закон… Главный персонаж романа ”Барьеры”, выясняя обстоятельства загадочной гибели брата, начинает понимать, как сильна в человеке способность творить не только добро, но и зло. Лишь любовь спасает его от необдуманного и трагического шага… Что перед нами — детектив или романтическая история о любви? И то, и другое.
