Будуар Анжелики - [14]

На самой заре их отношений Людовик присвоил ей титул маркизы де Сюржер и подарил имение, от которого она получила фамилию Ментенон.

Он как-то пригласил новоиспеченную маркизу на очередной смотр дворцовой гвардии, которой гордился с полным на то основанием. На смотре особенно отличились мушкетеры, и король разразился восторженной тирадой в их адрес, на что почетная гостья отреагировала недоуменным пожатием плеч. Это задело Людовика, и вечером того же дня он в присутствии придворных спросил маркизу де Ментенон, почему она столь неодобрительно относится к элитному подразделению его армии.

— Потому, ваше величество, — ответила она, — что во время смотра я, как ни старалась, но не могла отогнать от себя одну неприятную мысль…

— Какую? — спросил король.

— О, я бы не хотела делать ее всеобщим достоянием…

— Но все же, — настаивал заинтригованный Людовик.

— Что ж, ваше величество, я скажу… Меня не покидала мысль о том, что ваши бравые мушкетеры — отчаянные развратники, собственно, такие же, как самый главный из их командиров…

И она выразительно взглянула на короля.

Людовик в ответ лишь отшутился, а когда они отошли в сторону, маркиза, убедившись в том, что ее слов не услышит никто из посторонних, негромко проговорила:

— Я полностью разделяю ваше восхищение этими прекрасными солдатами, ваше величество. Однако узнай вы о том, что кто-нибудь из них похитил жену своего товарища, не думаю, что он после этого остался бы служить в элитном подразделении, даже если бы он при этом был самым доблестным из мушкетеров, а похищенная им женщина — самой последней тварью.

Короля нисколько не покоробил этот прозрачный намек. Напротив, он был покорен столь смелой и откровенной речью, настолько покорен, что очень скоро графине де Монтеспан вежливо, но решительно было указано на дворцовые двери, а воспитательница ее детей сменила свою благодетельницу на королевском ложе.

И у руля управления государством, вслед за своей предшественницей подтвердив знаменитое изречение Людовика XIV: «Как только вы позволите женщине говорить с вами о важных вещах, она тут же заставит вас совершать ошибку за ошибкой», она мягко, ненавязчиво, но достаточно решительно контролировала всю государственную политику Франции.

После смерти королевы Марии-Терезии Людовик в 1683 году тайно обвенчался с Франсуазой де Ментенон в дворцовой часовне.

Ее официальный статус после этого никак не изменился. Она пребывала в нем целых тридцать лет, до самой смерти короля в 1715 году.

Учитывая характерные особенности его ментальности, а также то, что он неоднократно жаловался духовнику Франсуазы на ее фригидность, длительность этой связи была совершенно немыслимой, однако факт остается фактом.

Вот что значит тридцать лет подряд ложиться с мужчиной в одну постель и каждый раз при этом столь талантливо разыгрывать грехопадение…

…Мне стало скучно и неуютно в этой атмосфере раззолоченной фальши. Захотелось вернуться в будуар Анжелики, снова увидеть ее сияющие зеленые глаза, где бушует неподдельная радость жизни, над которой не властны ни короли, ни золото, ни соображения самого высокого престижа.

То, что невозможно ни купить, ни продать, ни подарить, ни выиграть в казино…

Я вскочил на запятки первой попавшейся кареты и через полтора часа тряской езды ступил на горбатую мостовую улицы Вожирар, где располагался особняк Маркизы ангелов, графини де Пейрак.

В будуаре я застал, кроме нее, еще трех молодых дам, две из которых оживленно излагали последние парижские новости тоже достаточно молодой, но весьма сдержанной особе, как я понял из разговора, — жене дипломата, три года прожившей в Лондоне и лишь на днях вернувшейся на родину.

— Что ж, история с маркизом де Монтеспан достаточно тривиальна, — проговорила, покачивая головой, жена дипломата. — Короли мнят себя героическими натурами и при этом жаждут самоутверждения. Но действительно героические натуры для этого надевают доспехи и выходят на поля сражений, а вот иные предпочитают самоутверждаться на женских телах, что неизмеримо безопаснее…

— О, не скажите, Ортанс, — возразила одна из собеседниц, брюнетка с синими глазами и поразительно белой кожей, — ведь существует еще и сифилис, а он пострашнее вражеской пули.

— Да, — согласилась та, — но это как кому повезет. Ведь не каждая же пуля попадает в цель. Даже в Лондоне, где сейчас, кажется, заражено все вплоть до шпилей башен Вестминстерского аббатства, и то находятся оптимисты, которые пускаются во все тяжкие, повторяя при этом нашу французскую пословицу: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».

— Между прочим, — проговорила синеглазая брюнетка, — ходят упорные слухи о том, что наш Людовик все же оцарапался об этот шип на розе наслаждений.

— Еще как! — подхватила миниатюрная блондинка с кукольным личиком. — Еще как! Говорят, он недавно заразил мадам де Гаркурт, жену командира роты дворцовых гвардейцев, а она, в свою очередь, вывела из строя не менее дюжины его бравых солдат!

— Да, это весьма похоже на правду, — заметила Анжелика. — Как похоже на правду и то, что будто бы на днях был доставлен в Версаль какой-то ученый азиат, который отныне будет лечить короля и его ближайшее окружение.