Будьте моим мужем - [23]

— Знаете, Саша, я не пробовала, но это, наверное, очень интересно. Покажете мне?

И тут с водительского места донеслось:

— Нет, Эмма, он и сам толком-то ловить не умеет. Да и спиннинг свой наш друг-инвалид дома оставил. Какая жалость, правда, Рожков? А вот я свой прихватил. Точнее свои три. Один для Андрея. Один для Полины. А один мне — буду тебя учить.

За окошком менялся пейзаж. Высотки уступали место маленьким, по-летнему разноцветным, утопающим в садовых цветах, домикам частного сектора. Вот бы и мне с детьми в таком жить! Чтобы цветы цвели вокруг! Чтобы гамак, непременно полосатый, был натянут между деревьями! Чтобы чай вечером в беседке пить из огромного, белого с незабудками чайника! А вдоль дорожки чтобы загорались фонарики! И дети качались на качелях и бегали по клумбам… И пусть бы это был не коттедж — к чему мне он? Просто дом, в котором всегда много гостей, в котором дети смеются, в который возвращаться с работы хочется, в котором всегда ждут…

Именно на такую улицу, на самой окраине города, — с милыми, ярко выкрашенными домиками, и свернул наш водитель. И проехав по ней вглубь с километр, остановился возле небольшого кирпичного домика с черепичной крышей и балкончиком на втором этаже. И странный мороз прошел по моей коже — вот примерно о таком доме я и думала сейчас! Паша вышел из машины, распахнул ворота и сказал:

— Речка прямо за огородом. Сейчас машину поставлю во двор и пойдем!

И тут на крылечко выскочила молодая красивая женщина в цветастом сарафане, радостно всплеснула руками и кинулась Павлу на шею…

21. Павел

— Пашенька, кто это? — повиснув на мне, как обезьянка, прошептала Вероника и повела глазами в сторону Эммы.

Та-а-ак, я вообще не задумывался о том, как именно буду представлять своим родным Эмму. Знакомая? Но штамп в паспорте как-то меняет этот статус. Жена? Но в этом случае, обязательно появится вопрос, почему ничего не говорил и как посмел жениться без их ведома. Правду рассказать? Все мое существо восставало против этого — ну не мог я сказать: "Вероника, это Эмма. Она моя фиктивная жена. Женился я на ней для того, чтобы дать возможность взять из детдома вот этого мальчика".

— Пашка, ты чего завис-то? Знакомь нас! Потом объяснишь! — Вероника спрыгнула на землю и развернулась в сторону Эммы.

— Вероника, это Эмма, Сашку ты, наверное, помнишь? — она кивнула. — Эмма, это моя сестра — Вероника. А где мама с папой? Марийка с Максимом?

— Скоро вернутся! В город поехали, отцу там какие-то документы оформлять нужно, а мать зубы лечит. А мои на речку ушли!

— Дядя Паша! Дядя Паша! А можно нам с Андрюшкой в гамаке полежать! — у Полинки горели от восторга глаза, она с одинаковым нетерпением посматривала то на гамак, то на качели, сооруженные моим отцом в глубине сада.

— Конечно, можно! А я вас покатаю, хотите? — Вероника тут же переключилась с Эммы на детей и, схватив их за руки, потащила к гамаку. — Как раз и познакомимся!

Андрей растерянно поглядывал на Эмму, но все-таки шагал туда, куда вели. Сашка (сволочь такая! Я с тобой еще поговорю сегодня!) со страдальческим видом прошкандыбал в беседку и уселся за стол, потирая свой гипс.

— Паша, мог бы сказать хотя бы, что повезешь к своей семье! — Эмма хмурилась.

— Зачем? Ты бы не поехала. Так?

— Не поехала бы, конечно! Сам подумай, что рассказывать о том, как мы познакомились! Да и вообще, как определить наши отношения?

— А ты сама-то как думаешь? Какие у нас отношения?

Она резко вскинула гоолову и полоснула взглядом.

— Если честно, я не знаю, зачем это все! Зачем ты ездишь? Условия всякие ставишь! И еще…

Она засмущалась, явно пытаясь сказать о вчерашнем поцелуе. А я сам, доставая из багажника сумки, думал об этом, и понять не мог, решить для себя, как поступить, но и молчать было нельзя — она ждала, растерянно потирая друг о друга ладони. Поставив на дорожку плетеную корзинку, накрытую полотенцем — видимо, Эмма взяла с собой еду, я выпрямился, и не обращая внимания на молчавшего, но с интересом прислушивающегося к нашему разговору, Сашку, схватил ее за руку и потащил в дом — подальше от любопытных глаз.

В длинной прихожей на стенах висели фотографии. Моя мама, как и Эмма, все счастливые моменты жизни нашей семьи размещала на всеобщее обозрение. Я поставил женщину лицом к этим разноразмерным и разноцветным рамочкам и сказал:

— Вот смотри — это мой отец, это — мать, — я тыкал пальцем в их счастливые, всегда улыбающиеся лица, и сам, как всегда, с щемящей тоской смотрел на сплетенные руки своих родителей, никогда не расстававшихся, и, кажется, до сих пор влюбленных друг в друга. — А это — я, вот моя сестра, вот мой старший брат, он с семьей два года как в Германии живет…

У нас всегда была очень дружная семья. Мы помогали друг другу, проводили вместе выходные, приезжали к родителям на все праздники, с радостью принимая новых членов в свой клан. Жена Гриши, старшего брата, считалась для нас всех сестрой. К моей Рите тоже относились, как к близкому человеку. У нас не принято было поступать так, как поступила она. Молодой муж Вероники Максим обожал моих родителей, называл ихотцом и матерью и, иногда казалось, что его, детдомовского, наша, добрейшей души мать, любила и опекала больше, чем нас, родных детей.