И я не ожидала от него такого отношения к людям. Демократ! Не сказал Виктору: "Иди, с ней разговаривай, уговори". Уж Левчук знает, что это не трудно сделать. Так он к себе вызвал. Приказать. Да еще для другого отдела. И как только я могла думать, что могла бы влюбиться в него?!
Белый уезжает на стройку, отдает мне альбом.
- Приедут за чертежами. Или сам Сумароков, с усами такой, страшный. Ну, вы его не бойтесь. Или кто-нибудь другой. Передайте, пожалуйста.
Подходит Николаев:
- Безобразие. Перепутаны страницы. Куда вы только смотрите?
- Печатало машбюро.
- Довожу до вашего сведения, что за все отвечает секретарь. Я отдаю документы вам, в связи с этим вам надлежит возвращать мне их в полном порядке.
Местный телефон просит Толокнова. Толокнова за столом нет, в книге ухода он не записан. Спрашиваю у Артамонова:
- Вы не знаете, где Толокнов?
- В коридор кашлять пошел.
Бегу в коридор, зову Толокнова.
Надо перенести машинку от Левчука. Прошу Артамонова. У него на лице появляется страдальческое выражение:
- Не могу. Я сегодня полубольной.
Толокнов кладет трубку телефона и вновь идет в коридор.
- Пожалуйста, перенесите мне машинку, - прошу я.
- Вы разве не знаете, что я в том году обе руки ломал. Ну, ладно, идем.
- Да нет, что вы. Я не знала. Я попрошу другого.
- Идем, идем, только для Наты.
Средний возраст наших сотрудников пятьдесят пять лет. Девочки из отдела Виктора называют наш отдел "Кладбищем слонов". Вот и Родионова застонала. Обвязала поясницу мохеровым шарфом и еле встает со стула к местному телефону: в отделе на два стола - один местный телефон, а телефон ей нужен постоянно.
- Наталья Георгиевна, - говорю ей, - а вы переставьте себе на стол телефон Белого. Его же сейчас нет.
Родионова смотрит на меня изумленными глазами:
- Умница. Ну, какая же ты умница. А мне это никак не могло прийти в голову. Целую тебя за башку твою хорошую.
Я переставляю ей на стол телефон Белого, сажусь за свой стол и начинаю плакать, словно мне ужасно обидно, когда меня не ругают.
Сначала никто не обращает на меня внимания, но я все плачу и не хочу ни из комнаты выходить, ни к стенке отворачиваться и вообще не хочу ничего, плачу и все. И постепенно все отрываются от своих столов, смотрят на меня и начинают кричать друг на друга.
- Конечно, - возмущается Родионова. - Заплачешь тут с вами. Если девчонка, так ездить можно.
-Потому что не грубит, - вторит ей Толокнов. - А вы так не привыкли. Вы так работать не можете.
- Товарищи! Да с вами же невозможно работать, - басит Горностаев.
- Ну, что вы, - говорит Карапетян и протягивает мне стакан с водой, едко пахнет валерьянкой. - Ну, что вы, Наташенька. Мы же вас все любим. Мы же старики Вы на нас не обижайтесь. Ворчим. Сами себе уже надоели.
- Отдохнуть вам нужно, - говорит Артамонов. - Надо не в старости сердце лечить, а в молодости здоровье не запускать. Почему никогда заявление не напишете? Мы вам путевку организуем. Хотя бы в дом отдыха, денька на два.
- Конечно, - говорит Родионова. - Что не съездить? Девчонка. Не замужем, детей нет.
- Да, да, - говорит Левчук. Он стоит в дверях и смотрит растерянно. Обязательно. Прямо на недельке. Ничего в отделе без вас за один день не случится. Как-то не так сегодня получилось. Ты извини меня, Наташа.
А я уже реву в голос: какие хорошие люди у нас в отделе, и зачем я так к ним несправедлива?
