Будни - [57]

И идет к двери, запинаясь.

Утром он снимает с перемета несколько плотичек, бросает их в ведро с водой и возвращается в деревню. Солнце поднимается поздно и лениво. Не скошенная в кустарнике трава безобразно желтеет и хрустит под ногой. Где-то на склонах, как всадники, толпятся суслоны, но отовсюду уже веет пустотой и увяданьем. Во всем поле остается один клин овса. Жницы гуськом идут по тропе. Позади всех Никита и Анна. Трофим знает, что все они бросятся смотреть его рыбу, а рыбы мало, и он не хочет показывать. Останавливается за кустом и ждет, пока они пройдут. Никита и Анна отстали. Они шагают не спеша, разговаривают.

Анна все в той же зеленой кофте, без платка, бусы сверкают у нее на шее. Он слышит ее смех, видит, как она долго и внимательно смотрит на Никиту. Никита неузнаваем. Он кажется выше и шире в плечах, и лицо у него озарено какой-то особенной теплотой и решимостью. Так в первый год женитьбы, весной, шел Трофим с Матреной к теще в гости.

Они у самых кустов. Трофим слышит их дыхание, видит их касающиеся друг друга руки. Никита наклоняется к Анне, Анна вся тянется к нему. Трофим стоит неподвижно, пока слышатся их шаги. Потом бросает ведро, и рыбы серебряными скобами летят в траву. Земля шуршит, впитывая воду, и желтые верхушки трав шевелятся, как живые. На тропе никого не видно. Пустое холодное поле смотрит на него со всех сторон, и вправо на пригорке чадят овины. Он собирает рыбу в ведро и, согнувшись, шагает к деревне.

Глава четвертая

Когда Никита зашел в теплину, Трофим молча пропустил его к боковой стене, плотно закрыл дверь и припер ее толстым поленом. В теплине стало глухо и мрачно, как на дне глубокой ямы. Трофим опустился к устью печи и загородил собой весь проход. В печи гудело. Поленья, обгорая, ворочались в пламени, как туловища. Со звоном летели угли и, остывая на земле, шевелились и хрустели. По черным стенам что-то шуршало, в углу скреблись мыши. В маленькое отверстие над дверьми Никита увидал голубую звезду и клочок неба.

Трофим молчал. В колеблющейся полосе света Никита видел его длинные ноги и жилистые пальцы рук, обхвативших колени. Другая половина его тела во мраке. Он сидел, как бы разделенный надвое, большой и страшный в своей неподвижности. Никита старался услышать его дыхание, но все заглушал грохот обгоревших, падающих поленьев.

Никита потихоньку вытянул ноги и острыми краями каблуков разорвал землю, как тяжелую ткань. Трофим не шевельнулся.

— Волки появились, — сказал Никита.

Трофим молчал.

Тогда Никите показалось, что деревня недосягаемо далеко отсюда, что весь мир непробудно спит, и только они двое, настороженные и сразу ставшие друг другу чужими, сидят тут в тишине перед пламенем. Не слышно ни гармошки, ни говора, не слышно даже собак. Никита представил себе избу, ласкающий полумрак ее углов. Ярко освещенный стол, потрескивание фитиля, свою работу, разложенную около лампы. Никита посмотрел на Трофимовы руки. Они были по-прежнему неподвижны, и он почувствовал, что Трофим смотрит на него из темноты.

За стеной кто-то прошел, стуча тяжелыми сапогами. Никита встал, протиснулся к двери и дрожащими руками стал ее открывать. Трофим не двинулся с места. Потом, когда Никита был уже на улице, вышел за ним, и оба долго смотрели на звезды. Во тьме у деревни еще гудела под чьими-то тяжелыми сапогами земля, и далеко за кустами стучала мельница. Никита сделал несколько шагов, остановился и строго сказал:

— Не дело задумал…

Трофим стоял босиком, с открытой грудью и прислушивался к затихающим шагам. Хлопнула калитка Никитиной избы, и в поле опять стало тихо, как в пустом погребе. Трофим ушел в теплину, сел на лежанку, где только что сидел Никита, и сразу обмяк, посерел. У него заболела голова и вспотели плечи. Он нагреб кучу теплой золы, положил в нее ноги и сжался у стены.

Перед тем как уходить домой, он стал подбавлять в печь дрова и на большом березовом полене увидал буквы: Е. Т. Д.

Они были вырезаны глубоко, с большим упорством и любовью. Края их хорошо сглажены острым ножом и чем-то до блеска притерты. В углублениях тоже все хорошо вычищено и приглажено. Такая работа требовала не меньше часа времени. Трофим злобно выругался и бросил полено в огонь.

Он шел, не разбирая луж и грязи. Злоба на Никиту потухла, остался жгучий стыд. Он открыл дверь и сразу увидал вытянутую, зевающую фигуру сына. Егор стоял среди избы, закинув руки за голову, гнулся, и широкие плечи его трещали. Он занял собой весь проход под полатями и заслонил свет. И это раздражало Трофима. Он стал вешать на гвоздь фуражку, в темноте нащупал что-то мягкое, снял, повернул к свету — желтая Егорова рубаха с какими-то блестящими пуговицами. На левом грудном кармане тонкими голубыми нитками вышита девушка с зеркалом, на правом — охотник с собакой. Все это похоже на настоящее, но даже вышивки почему-то раздражали Трофима. Он повесил рубаху, глянул на невестку и сразу понял, что между ней и Егором что-то сейчас произошло. Анна сидела за столом неподвижно и, кажется, только смотрела в газету, ничего в ней не видя.

«Началось», — подумал Трофим и смутно почувствовал, что разгадку ко всему этому он найдет теперь сам.