Будни - [126]

До чего уютно у них в избе!

— Теперь у нас в партийной организации будешь, — говорит он. — Станешь помогать в работе.

— Да. Станем работать помаленьку. Азыкин все тут?

— Прикреплен к нашей организации. Бывает часто.

«Как это так я быстро согласился, пошел!» — с досадой думает Аверьян.

Ему кажется, что он крадет тут все: сахар, пироги, место за столом рядом с недружелюбно притихшей старухой.

Сейчас Настасья не смотрит ему в глаза, разливает, слушает их беседу.

Молчание. Испугавшись этого, Аверьян начинает разговаривать с ребенком.

— Ручкой-то, Коля, не надо. Возьми ложечку. Ручкой вытри о подол. Вот так.

Настасья говорит сыну:

— Скажи дядюшке, чтобы взял пирога!

Старухе надоедает молчание. Она принимается сообщать новости:

— Лукерья Ермолаева хвастает. Сын из тюрьмы вышел. На свету пришел, постучался у ворот, открыла: «Мое красное солнышко!» Заплакал: «Мама, ты жива?..»

— Долго ли поживет? — говорит Настасья. — Боюсь, до первой рюмки.

— Ну, сейчас руки-то ему окоротили.

Теперь мужчины молчат, слушают их. Аверьян ждет удобного случая уйти. Потом говорит:

— Эх, забыл отправить в район сводку. Так на столе в сельсовете и осталась!

Он поспешно выходит из-за стола, благодарит и бежит на улицу.

Однажды Аверьян замечает, что Вавила пристально следит за ним и, насторожившись, ждет.

— Слушай-ка, Аверьян, — говорит Вавила. — Давай в выходной катнем к озеру Воже на уток?

— На уток! — стараясь оттянуть время, произносит Аверьян.

— Да. Ведь сезон-то начался!

— Давай! — с трудом выговаривает Аверьян и быстро поправляется: — Я скажу Ивану Корытову.

— А зачем? Вдвоем съездим.

Аверьян пробует улыбнуться.

— Ну, что же, вдвоем больше достанется.

Накануне отъезда они заряжают патроны, кладут в сумки молодого картофеля, хлеб, крупу, ложки.

Аверьян идет к Онисиму договариваться насчет лодки.

Он застает Онисима обеспокоенным: близится осень. День ото дня больше и больше желтеет лист, и утрами ежедневно слышится по опушкам лай собак. В Новопокровском лесу, в Пабережском, в своем Старосельском. А в Сухой Ниве, говорят, подросток по одно утро принес с чучалок двадцать семь полевых! Парнишке не больше шестнадцати. Собака Найда, зачуяв осень, лай на опушке, тоскует, скулит у двери. К ружью он уже не подходит. Если взять его в руки, Найда сойдет с ума. Теперь, того и гляди, убежит в лес, пристанет к чужому охотнику и эта пропадет, как пропал Лыско.

Охотник Лавер давно на Укме. Обжил избу. Таскает глухарей… А у него нет надежды на смену сторожа.

Вот что наделал глухая беда, Ермоша!

Аверьян и сам много думал об этой истории с Ермошей.

Старик забросил работу в колхозе, все сидел на пригорке и смотрел, как разламывали двор, потом сарай. Иногда он злил работавших, неожиданно появляясь там, где только что упало бревно, конец доски или обрубок. На него кричали. Ермоша отмалчивался и все старался показать, что бродит по делу. Он заходил в сарай, с которого уже была снята крыша, и заглядывал в крохотное окно, на задней стене. Отсюда он сорок лет наблюдал восход солнца.

Когда очередь дошла до избы, сын с женой и ребятишками переселились спать в деревню. Старик ушел жить в баню. Днем он снова стал работать в колхозе, а к ночи плелся сюда, за три километра на опустевший хутор.

Он часами сидел на пригорке у того места, где стоял дом. Его часто видели здесь с большой дороги и говорили:

— Вон Ермоша вышел на свое подворье.

Аверьян посочувствовал старику. Раз-другой ругнул глухого Ермошу. Онисим постепенно успокоился. Аверьян оказал о лодке.

— Чудно, если с Вавилой, — ответил Онисим. — И говоришь, сам упрашивает?

Старик подумал.

— Скажи-ка ты лучше ему: лодку починить нельзя.

Потом продолжал торопливо, решительно:

— Иди, полюбуйся.

Они спустились к Модлони. Онисим разобрал на берегу большой куст.

По всему килю лодки шла щель.

— Набьем планок, утычем, — сказал Аверьян.

Его охватило неожиданное упорство. Он начал спорить со стариком, а когда тот наконец согласился, Аверьян вдруг присмирел и больше не произнес ни слова.

Они принялись за дело, и вскоре лодка была спущена на воду. Аверьян простился со стариком, быстро начал работать веслами и под Старым селом вытащил лодку в пересохшее русло Митина ручья.

Они встречаются на деревне. Оба с ружьями, с котомками.

«Буду молчать, — думает Аверьян. — Пускай он заговаривает».

— Вчера «Правду» читал? — спрашивает Вавила.

— Нет, не успел. А что?

— Как здорово там насчет учебы! А в Сохте секретарь боится, как бы не обвинили в бюрократическом контроле. И совсем не руководит.

Оба смеются.

Постепенно разговор налаживается. Шагают плечо к плечу. Аверьян снова чувствует, что Вавила внимательно и неустанно наблюдает за ним. В чем дело? Он резко поднимает голову. Вавила не отводит глаз. Он смотрит на него пристально и мирно. Аверьян начинает спешить. Целые сутки вместе! Придется ночевать где-нибудь в стогу или в тресте. К чему эти шутки?

Они подходят к Митину ручью. Аверьян прыгает с берега, разбирает кусты и видит, что лодки нет. Он виновато смотрит на Вавилу.

Вавила огорчен.

— Без своей лодки пустое дело.

У самой воды на мокром месте Аверьян видит четкие отпечатки больших сапог.