Будни советского тыла. Жизнь и труд советских людей в годы Великой Отечественной войны, 1941–1945 - [41]

«Одним из важнейших условий, обеспечивающих победу, является укрепление трудовой дисциплины, – писал в одной из статей представитель авиазавода № 21 имени Орджоникидзе А. Агуреев. – Одно время на заводе было много прогулов, самовольных уходов с работы на обед до звонка, опозданий с обеда и т. д…Большое количество нарушений трудовой дисциплины объяснялось, в частности, тем, что на завод пришло много молодых кадров, не прошедших еще школы производственной дисциплины… Большое влияние на снижение потерь рабочего времени оказало введение на участках почасовых графиков и точного учета простоев. Раньше на заводе можно было наблюдать такую картину: за 10–15 минут до обеда у проходных стояли уже очереди. Многие мастера не особенно строго следили за тем, как на участке использует время каждый рабочий. Недавно во всех крупных цехах были организованы пропускные кабины. Теперь до свистка у проходных никого не видно… К лицам, наплевательски относящимся к учету прогулов, принимались жесткие меры, вплоть до отдачи под суд… Беспощадно наказывая дезертиров производства, бичуя нарушителей трудовой дисциплины в стенгазетах, «боевых листках», «молниях-карикатурах», парторганизации и профсоюзные комитеты вели широкую массово-разъяснительную работу». Однако этого в общем-то стандартного для того времени набора мер руководству «двадцать первого» показалось недостаточно. И оно ввело поистине революционную систему фотофиксации нарушений труддисциплины! «В цехах ввели систематическое наблюдение за использованием рабочего времени, – сообщалось в одной из статей. – Рабочий день рабочих фотографировался, полученные выводы обсуждались на общих собраниях». Каким конкретно образом осуществлялось данное нововведение, снимали ли цеха скрытыми фотокамерами или это делали специальные заводские фотографы-шпионы, история умалчивает.

26 марта 1943 года УНКВД по Горьковской области докладывало в ГУ НКВД СССР о росте дезертирства в военной промышленности. Если в январе того года поступило приговоров военных трибуналов на розыск 449 дезертиров и постановлений прокуроров на розыск 1163 человек, то в феврале число разыскиваемых беглецов достигло 2544. Главную причину этого роста энкавэдэшники видели в плохих социально-бытовых условиях: «Подавляющее большинство дезертиров падает на рабочих-одиночек, мобилизованных из других областей СССР и районов области, живущих в общежитиях и бараках. Происходит это главным образом вследствие бездушного отношения к материально-бытовым нуждам рабочих-одиночек со стороны домохозяйственных и партийных органов некоторых промышленных предприятий».[81]

Помимо карательных мер применялось и полное закрепощение рабочих. В частности, приказ Наркомата танковой промышленности от 4 февраля 1942 года разрешил предприятиям отрасли «брать на хранение» паспорта рабочих и служащих.[82] Подобная практика нередко применялась и на других заводах. Этот вопиющий факт нарушений прав личности лишний раз демонстрирует, насколько сталинская Россия подражала царской.

Нередко мастера и начальники цехов буквально издевались над рабочими, чего последние не забывали. Анатолий Коровин вспоминал: «Начальником нашего цеха был Щербаков. Его все ненавидели. Человек устал, присел, а он идет и орет: «Почему не работаешь, сволочь?» Помню, как пострадал от Щербакова Юра Сидоров. У него была температура 39 градусов. Юра обратился к начальнику, а тот приказал лишь выдать таблетку и снова к станку. Утром следующего дня Юре стало еще хуже. Но Щербаков лишь издевался: «Не отпущу! Работай, дезертир!» Тогда Сидоров пошел на крайний шаг: сбежал с завода и, как потом выяснилось, пошел в школу НКВД, где шел ускоренный набор. Через восемь месяцев, когда о нем уже все забыли, Юра пришел на завод в новенькой энкавэдэшной форме. А через полтора месяца Щербаков вдруг загадочно исчез».

Многие рабочие, не выдержав концлагерных условий труда, писали заявления с просьбой отправить на фронт, пытались записаться на курсы шоферов, но им всегда отказывали и возвращали обратно.

Впрочем, бывало, что кого-то из нарушителей дисциплины и прощали. К примеру, начальник термического цеха завода № 92 Г. Г. Колесников сочетал ударную работу с систематическим пьянством. Несколько раз он даже давал директору завода А. Е. Еляну письменные обязательства, что бросит пить. Но, как водится, не бросал. И вот однажды после отмечания очередной годовщины Октябрьской революции Колесников ушел в запой и не вышел на работу. Вскоре он был арестован органами НКВД и оказался в тюрьме, где просидел около месяца.

По воспоминаниям самого начальника «термички», его обвинили в саботаже, умышленном срыве работы завода и даже пособничестве Гитлеру. Однако однажды ночью его подняли с кровати и куда-то повели. Колесников конечно же подумал, что на расстрел. Но на самом деле его доставили в кабинет начальника областного УНКВД полковника B. C. Рясного, где находился и директор завода № 92 Елян. Дальнейшее «гитлеровец» описал так: «Задают вопрос: – Ты осознал, что ты наделал? – Да, осознал. – Так может быть, его выпустить, и он будет работать? – Выпусти, так он же будет обижаться на советскую власть. – Ты будешь обижаться на советскую власть? – Нет, нет, не буду». В итоге Колесникова восстановили в должности, а в запои он больше уже не уходил.