Будни - [24]
Простились они мирно и даже по внешней видимости дружелюбно. Оба были достаточно опытны в служебных узловатостях, чтобы не тотчас обнаруживать свои непосредственные эмоции. Тем более что эмоции метались пока еще беспорядочно.
Заместитель был удовлетворен своей прямотой — он ничего не скрыл от давнего однокашника и, по сути, поступил так, как диктовала его совесть: даже не утаил, что обстоятельства могут заставить его выйти из игры, но это вовсе не означало бы изменения его точки зрения, — выход из игры, если он произойдет, будет продиктован служебной и партийной дисциплиной, без которых немыслима никакая работа. Тут заместитель совершенно некстати вспомнил слова, сказанные ему одним из университетских выпускников, сильно подвыпившим на последнем юбилее их курса. «Ты мужик умный, — сказал, — но благоразумный…»
Тогда, в ресторане, это прозвучало не обидно, да и произнес это кто-то из неудачников, — произнес, правда, в разрядку: бла-го-ра-зумный…
Не обидно было тогда, сразу, а вот впоследствии что-то расчесывалось в душе от этого слова. И всегда не вовремя, всегда некстати — именно вслед за тем или перед тем, как приходилось совершать над собой насилие, приготовляя себя к поступку, которого он стеснялся или был не уверен в его правильности. И успокаивал он себя проверенным способом: изменить я все равно ничего не могу, в данном случае не могу, но зато уж при малейшей возможности всегда поступаю согласно своим убеждениям и в первые ученики никогда не лезу — это известно всем. Сегодняшний разговор с Володей, думал заместитель, прошел на хорошем уровне, хотя некоторая муть, быть может, и возникла, но она рассеется, тем более что ничего угрожающего в нынешней ситуации пока еще не сгустилось. Есть разные мнения. И хорошо, что разные, — в споре рождается истина. Поспорим, повоюем…
Владимир Сергеевич возвращался домой устало-раздосадованный.
В вагоне метро теснота уже схлынула. Он сел в пустой угол.
Ехать хотелось долго. Ограниченность и замкнутость вагонного пространства, гул движения, независимого от его личной воли, позволяли ему отрешиться от стройных рассуждений. Здесь он пассажир, его везут с работы домой, маршрут известен машинисту поезда, самому делать ничего не требуется. И даже думать пока ни к чему. Хотя — думается, будь оно неладно… Вот и материализовалась давешняя предрассветная цитата: «Неужели вы полагаете, что мы вам позволим?» …Телепатия, черт возьми! Даже во сне он научился предугадывать запретительные интонации… Однокашник намекнул ему, а теперь он, вольный казак, ученый, может поступать так, как подскажет ему его научная совесть. Впрочем, только ли научная? Оказывается, у совести есть множество ипостасей: гражданская, партийная, научная, рабочая, крестьянская, и еще, и еще… Сейчас время дробления понятий — наука дробится и даже правда дробится. Правда сегодняшнего дня, правда завтрашняя, правда вчерашняя. Ему все реже удается соединить их воедино — всегда приходится что-то вымарывать, чем-то поступаться в своих рассуждениях, даже если он рассуждает только для себя. Привычная и давно опостылевшая работа мысли: для себя, для внутреннего потребления — и не для себя. И притом образуется — как привычный вывих суставов — вывих сознания: то, что для себя, — неправильно, а то, что не для себя, — верно… Надоело. Пропади оно пропадом. Ведь можно же стукнуть кулаком по столу!.. Вот только надо вычислить тот стол, по которому имеет смысл стукнуть. Попусту подымать волну тоже неохота…
Выйдя из утробы метро на едва стемневшую улицу — фонари лишь начинали мерцать робким, пробным светом, — он не стал дожидаться автобуса, а пошел гуляющим шагом, пытаясь расположить толпу усталых, путаных и каких-то босых, не обутых в точные формулировки мыслей в стройную шеренгу.
В сущности, ничего особенного не произошло. Нечто подобное случалось уже не однажды — пора бы привыкнуть. Социология у нас не та наука, достижения которой встречают овациями и цветами.
Он взбадривал себя в такт шагам. Досада на бывшего однокашника редела. Умеренная честность, которую тот проявил, не столь уж повседневна: мог бы вообще не упреждать, а вот упредил. Мотивы, правда, не совсем чисты, но нельзя предъявлять к людям максималистские требования. Реальные жизненные обстоятельства многоцветны, но чаще — трехцветны, как сигналы светофора: зеленый, желтый, красный. Средний человек поступает согласно этим сигналам, винить его не в чем… Впрочем, все не так: нет в реальной действительности усредненного человека, он вычислен в статистике…
Ему стало вдруг лень прогнозировать, как сложатся дальнейшие обстоятельства. В последние годы они так причудливо видоизменялись, что порой неловко вспоминать, чему же он бывал свидетелем — даже не участником, а рядовым свидетелем; правда, иногда намеренно оставался свидетелем, не желая быть участником. Однако проходит время, — все более запутываясь, думал Владимир Сергеевич, — проходит время, и потомки уже не различают грани между двумя этими позициями: для потомков мы все участники. С нас спрос. А взять бы этого потомка за шиворот и сунуть, скажем, в мою науку конца сороковых — запищал бы потомок и тотчас превратился бы в предка, то есть в меня сегодняшнего…
Издание представляет собой сборник избранных повестей и рассказов советских писателей, среди которых М. Ланской, А. Островский, И. Меттер и другие.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник из серии «У пионерского костра» вошли стихи И. Фролова, рассказ В. Пистоленко и отрывки их повестей И. Ликстанова и И. Меттера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.