Будет День - [4]
Однако едва закончился фильм, Борис Захарович сам подошёл к зрителям с неожиданным предложением.
— Товарищ Сталин! Я взял на себя смелость предложить вам и товарищам посмотреть рабочие материалы к новому документальному кино в память маршала Тухачевского. Создатели фильма очень нуждаются в вашем совете. Материалов много, и решить какие из них важнее, без вашей подсказки, очень трудно. А тема политическая. Серьезная тема.
— Показывайте… товарищ Шумяцкий, — одобрил жестом Сталин. — Давайте посмотрим, что ваши работники отобрали для хроники… а мы с товарищами… — кивнул он на Молотова и Ворошилова, — посоветуем… как вам лучше из кусков… собрать целое.
Первые кадры кинодокумента вызвали напряжённый интерес. Ещё бы: казалось только вчера человек ходил по земле, выполнял ответственную работу, представлял собой лицо Красной Армии, а сегодня… По заснеженным московским улицам — к Кремлю — его прах везут на орудийном лафете. Траурная процессия за небольшой урной с тем, что осталось от маршала, растянулась на несколько кварталов… Вопрос о кремации не вызвал возражений по чисто технической причине: найденные на месте взрыва останки легко поместились бы в шляпную коробку. Урну с прахом замуровали в стену почти за Мавзолеем, чуть левее, рядом с Валерианом Куйбышевым.
Сталин с особенным напряжением смотрел те куски, где покойный Тухачевский показывался в движении.
— Товарищ Шумяцкий… — сказал он, наконец. — Нельзя ли сделать так… чтобы отдельные эпизоды хроники… показывались более продолжительно. Мелькание кадров… не даёт возможности сосредоточиться… и прочувствовать момент. Зритель не может в этом случае проникнуться тяжестью потери… всего советского народа. Мельтешение сильно мешает.
Следующие отрывки: комсомолец на деревенской сходке читает печальное известие в газете, рабочие, оторвавшись от станков, слушают траурное сообщение по радио, — не оставили равнодушным никого из зрителей. А вот съёмки многочисленных и многолюдных митингов на заводах и фабриках Москвы и Ленинграда сильного отклика не вызвали и было решено не заострять на них внимания.
— Если сильно детализировать хронику митингов… товарищ Шумяцкий… — объяснил Генеральный Секретарь, попыхивая трубкой, — впечатление горя смазывается. Народное возмущение лучше показывать… крупными кадрами. Гнев — чувство сильное… и нуждается в достойном отображении на экране. Хорошо бы… отдельно показать, как в воинских частях проходили траурные мероприятия… сделать… ударение… на клятве красноармейцев: "Отомстим врагу!"…
— Жаль только хроника немая, — посетовал Молотов. — Очень не хватает звука для усиления впечатления.
Ворошилов покивал головой, присоединяясь к его мнению.
— Звуковые материалы, товарищи, у нас тоже есть, — Шумяцкий темой владел, неподготовленным в Кремль не приезжал. — Отрывки выступлений на митингах, съездах, перед слушателями военных академий — немного, но для оживления хроники вполне достаточно.
— Это очень хорошо! Картинка, дополненная звуком… поможет создать в памяти народа… целостный образ одного из вождей Красной Армии… автора многих побед в Гражданской войне, — Сталин говорил спокойно, отмечая ударения движением руки с дымящейся трубкой, зажатой в коротких крепких пальцах. — Такой образ… какой нужен нам… нужен истории. Впечатление от фильмы… должно быть правильным — герой и боец пал жертвой… фашистского террора. Мы не забудем… и не простим, — Сталин немного помедлил, задумавшись о чём-то своём, и, сухо поблагодарив Шумяцкого, попрощался.
Так же в задумчивости, он шёл по крытому переходу от зимнего сада к кремлёвскому дворцу, казалось, не обращая внимания на спутников. Лишь в самом конце пути, Молотов решился нарушить молчание.
— Я тут вот что подумал: вопрос с Ежовым нельзя делать публичным. Открытости никак невозможно допустить. Удар по нашему авторитету, по авторитету большевистской партии и Советской власти будет слишком сильным. Да и много на этого… было… надежд. Слишком много. Если мы получили такой удар в спину, не стоит об этом кричать на весь мир…
Поручим это… товарищу… Ягоде… напоследок…
Глава 1. Охота на маршала
Хронометраж
11.02.36 г. 04 ч. 03 мин.
Ицковича словно выдернуло из сна — приснилось, что кто-то позвал по имени. И, что характерно, не Олегом назвал, а Бастом. Его окликнули, — он обернулся, и… все. А на повестке дня — ночь, и сердце стучит как загнанное, и уже понятно, что больше не уснуть.
"Ну на нет и суда нет, не так ли?" — Усилием воли Баст подавил возникшее было раздражение и, встав с кровати, пошел на кухню. Последние четыре дня он жил на съемной квартире и, главное, один. Это воспринималось как настоящее — без дураков — достижение, поскольку Кейт жить отдельно от него не желала и, великолепно играя "блондинку", пропускала все "намеки", какими бы прозрачными они ни были, мимо ушей. То есть, не вступая в пререкания и, тем более, не признавая, что имеет место конфликт интересов, — делала то, что ей хотелось. А хотелось ей… Ну, если не пошлить, то знать наверняка, чего именно ей хотелось, невозможно. Очень неглупая женщина, и ничуть не простая. Иди знай ее резоны! Но четыре дня назад Баст нашел наконец подходящий повод, он же довод, —
И вновь наши современники, попавшие в прошлое. На этот раз в Западную Европу 1 января 1936 года. Три старых (во всех смыслах) друга. Русский, украинец и еврей, почти как в анекдоте. Они оказались в чужих телах. Перед ними непростой выбор: просто выжить где-нибудь в Латинской Америке или попытаться предотвратить грядущее кровавое безумие… Или изменить хоть что-то… Много ли смогут сотрудник МИ-6, офицер СД и агент ИНО НКВД? Этого не знают даже они сами. Самое главное – начать. Так, как подсказывает совесть. Так, как велит память.
В Третью Стражу. Третий роман с легкими изменениями, в редакции и в сборке.
И вновь наши современники, попавшие в прошлое. На этот раз в Западную Европу 1 января 1936 года. Три старых (во всех смыслах) друга. Русский, украинец и еврей, почти как в анекдоте. Они оказались в чужих телах. Перед ними непростой выбор: просто выжить где-нибудь в Латинской Америке или попытаться предотвратить грядущее кровавое безумие… Или изменить хоть что-то… Много ли смогут сотрудник МИ-6, офицер СД и агент ИНО НКВД? Этого не знают даже они сами. Самое главное — начать. Так, как подсказывает совесть Так, как велит память.
Разлука — верная проверка чувств. Пройти эту проверку, значит обрести истинную любовь. Но что если тот, кому я отдала свое пламя… изменился? Он не способен ни любить, ни сострадать. В его тёмной душе нет места для меня, а пожар былой любви обратился холодным пеплом, в котором едва ли теплится лишь искра минувших чувств. Но я здесь, рядом! И я верну моего Дракулу. Непременно верну! Вот только успеть бы… Иппор на грани войны. Мечи и щиты уже подняты. Грядет битва. Последняя битва. Битва за право стать богом.
Душа — штука странная, многогранная… Ей под силу помнить даже то, что мы сами не помним. Однако на мою беду, а может, и на счастье, воспоминания, сокрытые глубоко внутри пеленой морока, вырвались на свободу. И теперь я готова ввязаться в чужую, опаснейшую игру, лишь бы только вновь быть рядом с тем, кого люблю. Ради этого я пожертвую всем, что имею! Вот только… решится ли Воин Ночи сделать шаг мне навстречу?
Всего лишь одна неугомонная подруга, одна злобная ведьма, всего одно древнее заклинание и… вуаля! Отныне она связана с одним совершенно несносным, высокомерным и чертовски привлекательным брюнетом. Что теперь остается? Только одно: выбраться из этой передряги поскорее, сохранив при этом свою жизнь. Да и сердце тоже. Ведь больно уж завораживающий взгляд у этого темноволосого «Дракулы».
К 2134 году человечество получает возможность корректировать события прошлого. Это позволяет избежать войн, насилия и катастроф. Но не всё так просто. В самом закрытом и загадочном городе на Земле, где расположена Святая Машина — девайс, изменяющий реальность, — происходит череда странных событий, нарушающих привычную работу городских служб. Окончательную судьбу города решит дружба человека и ога — существа с нечеловеческой психикой, умудрившегося сбежать из своей резервации.
Статьи, блоги и эссе от меня, несравненной (хех) A. Achell, в которых я буду делиться своим опытом касаемо публикации книг, писательства и всякого прочего — в основном любопытного, а может даже и полезного.