Будем кроткими как дети [сборник] - [3]

Шура решила — и стала думать о приятных для себя вещах: «Скоро получу мастера спорта по копью, а зимой возьмут на всесоюзные лыжные сборы…» Она торопливо прошла сквозь стадо коров, которых всегда-то побаивалась, и вскоре подходила уже к плоским дюнам, тем самым, что видны были из окна ее комнатки.

Здесь туман уже поредел, поднимался вверх — упавшее на землю облако медленно возвращалось обратно на небо. На краю пляжа смутно проступали коробочки прибрежных домишек, невнятные в тумане, видимые будто сквозь матовое стекло. Перед неровной линией прибоя, усердно подметавшего песок, светился желтый огонек костра, вокруг него сидели, скорчившись, замерзшие мальчишки.

Шура уже подходила к дому, когда несколько холодных капель кольнули лицо и открытые ее плечи, — вслед за тихим сиреневым нашествием тумана незаметно прокрался дождь.

Этот дождь сначала неуверенно опробовал землю сеевом мельчайших капель, а потом, взыграв духом, дня четыре кряду заливал деревянно-шлакоблочный городишко, втиснутый в неширокую речную долину меж двумя грядами зеленых сопок. От дождя хилая речка вздувается стремительной желтой водой с пугающими водоворотами. Наполняются вровень с краями высокие глинистые берега, сносит мосты, и может случиться даже наводнение, если прилив на море запрет к этому времени устье реки. Почти ежегодные эти наводнения, пожар на рыб- базе, приезд гастролирующего, не очень знаменитого киноактера — все это большие события в таком маленьком сахалинском городке. Для развлечения граждан здесь один ресторан, один кинотеатр, клуб «Строитель» и летняя танцплощадка, больше ничего нет, — но есть море с привольным диким пляжем, и сопки с густым лесом на склонах, со стелющимся бамбуком, грибами и ягодами, и странные ночи под бронзовым отблеском неимоверно большой луны, и длинные дощатые тротуары, по которым с таким удовольствием топают юные ноги. И еще высокая трава — самая высокая на свете сахалинская трава, гибко падающая ниц под ударами ветра и вновь поднимающая узкие руки к небу. Широкие, плавные волны пробегают по этой траве, переносясь по воздуху с океанских просторов на зеленые речные поймы…

Дождь уже начал посыпать в окно горстями, когда Шура, усевшись возле подоконника, пила из кружки молоко. Крохотные водяные существа, пролетевшие километры пространства, приникли теперь к стеклам, заглядывая в дом. Хлеб с молоком был вкусен.

Мать попросила сходить в магазин за стиральным порошком, и Шура, надев свой шелестящий тонкий плащ, вышла на улицу, под дождь. Поверх низенькой ограды из случайных палок, опутанных полуистлевшей рыбачьей сетью, — чтобы не протискивались цыплята, — Шура увидела во дворе соседнего дома стройную, узко перехваченную в талии фигуру женщины. Она укрывала голову ватной телогрейкой, под короткой юбкой мелькали белые круглые колени. То бегала вслед за утками красавица Жанна, выросшая из маленькой, тихой девочки-кореянки, с которой когда-то дружила Шура. Работала Жанна кассиршей в зверосовхозе, слава о ее красоте гремела по двум городам и десятку поселков на побережье.

Выйдя на проулок, черный от влажного угольного шлака, Шура спохватилась, что не взяла зонт — теперь волосы намокнут и прилипнут к лицу. Дождь закрапал быстрее и уже с настойчивой уверенностью стучал по железу крыши. Возвращаться домой не хотелось, и тут Шура вспомнила некий опыт детства и с улыбкой оглянулась на соседний двор, где Жанна топтала голыми ногами лужи и гнала перед собою ошалевших, орущих уток.

Шура подошла к забору, возле которого росли огромные лопухи — под одним листом взрослый человек мог бы переждать дождь. Шура выбрала целый, не объеденный червем лист и с трудом надломила его толстый, резко пахнущий соком черешок.

Она шла по знакомой и милой, засыпанной шлаком дорожке, держа над собою зеленый лопух, и было ей сухо под ним, и рядом шумело море.

Бродяги Сахалина

— Вы учитель? Куда же вы детей ведете? Ах, в Аниву… Аниву. Шли, конечно, через перевал, тут ведь другой дороги нету. А откуда?.. Вот оно как, знаю-знаю этот городок, сам прожил там несколько лет. Потом перебрался в поселок 3., а оттуда уже попал сюда, в эту деревушку. Уж много лет здесь живу, вот коров пасу, женился тут на одной русской вдовушке.

А в Аниве брат мой старший жил, и когда-то давно я хотел добраться до него и тоже шел через перевал, да свалила меня по дороге болезнь…

Я вижу, у вас русские дети и корейские, — что ж, выходит, теперь они обучаются вместе? Ну и правильно, чего им разделяться с детства, если дальше все равно жить на одной земле, вместе и работать. Я думаю, что здесь, на Сахалине, все мы равны — у всех родина осталась где-то далеко за морем, все мы приехали сюда искать себе золотое счастье.

Видел ли я череп на перевале? Конечно, видел. Ведь каждому путнику, идущему через этот перевал, Попадется он на глаза. Что, все еще там лежит, у солдатской общей могилы? Дети-то не испугались? Сам я тогда порядочно испугался, еще бы: туман был, я присел возле могилы на дорогу и вдруг вижу — человечья мертвая голова! Как тут не напугаться…

Так вы похоронили эту голову? Ну и правильно сделали. А то и на самом деле нехорошо это — валяются человечьи останки под ногами у прохожих. Оно понятно — вражеский солдат нам не кажется человеком, — но разве это так? Ведь что каждый думал, проходя мимо? Вот, мол, братская могила наших солдат, а вот рядом валяются ржавые вражеские каски и среди них желтый череп врага — Пусть себе валяется.