Будем как солнце! - [31]

При самом первом достижении,

Дикарку на колени взяв,

Я слышал в синем отдалении

Напев меня зовущих трав.

Вот только к сладости касавшийся,

Бледнел, не двигалась рука,

И в дали, в высоту раздавшейся,

Манила властная тоска.

Я уходил. И Гималаями

Меня водил Треликий бог.

Внизу чернели люди стаями.

Кругом был камень, снег и мох.

Я пел в тиши убогой хижины,

Топор вонзая вкось по пню,

Того, кем мысли не обижены,

Миродержавный вспев Огню.

Избранник вещий меж избранников,

Средь нижних, меж людей, изгой,

Я пел Огню напевы странников

С моей подругой дорогой.

Подруга – ты. Тобой ужалены,

Сплетали мысли звенья слов.

И довременные развалины

Слагались в храмы для богов.

Построив здания словесные,

Не презрив гонг и барабан,

Ушел я в дали неизвестные

Тобой указанных мне стран.

Но каждый раз, когда мне синяя

Цвела страна издалека,

Я приходил – и был в пустыне я,

И вновь со мной была тоска.

И каждый раз, когда свершения

Предельно были хороши,

Во мне рыдающее пение

Взметалось в тайностях души.

И в эти дни, когда ответами

Разбиты все вопросы в прах,

И все напевы стали спетыми,

И каждый ведом стал размах, –

Лишь ты жива еще, стозвонная,

В тебе бурлящая река,

О, неисчерпанно-бездонная,

Моя бессонная тоска.

Из книги «В раздвинутой дали» Поэма о России 1929

Здесь и там

    Здесь гулкий Париж – и повторны погудки,

Хотя и на новый, но ведомый лад.

    А там на черте бочагов – незабудки,

    И в чаще – давнишний алкаемый клад.

    Здесь вихри и рокоты слова и славы,

Но душами правит летучая мышь.

    Там в пряном цветеньи болотные травы,

    Безбрежное поле, бездонная тишь.

    Здесь в близком и в точном – расчисленный разум,

Чуть глянут провалы – он шепчет: «Засыпь!»

    Там стебли дурмана с их ядом и сглазом,

    И стонет в болотах зловещая выпь.

    Здесь вежливо холодны к Бесу и к Богу,

И путь по земным направляют звездам.

    Молю тебя, Вышний, построй мне дорогу,

    Чтоб быть мне хоть мертвым в желаемом Там.

Хочу

Хочу густого духа

    Сосны, берез и елей.

Хочу, чтоб пели глухо

    Взвывания метелей.

Пастух пространств небесных,

    О, ветер далей Русских!

Как здесь устал я в тесных

    Чертах запашек узких.

Давно душа устала

    Не видеть, как цветками

Дрема владеет ало

    Безмерными лугами.

Пойти по косогору,

    Рекою многоводной,

Молиться водам, бору,

    Земле, ни с чем не сходной.

Узнай все страны в мире,

    Измерь пути морские,

Но нет вольней и шире,

    Но нет нежней – России.

Все славы – мне погудки.

    В них душно мне и вязко.

Родные незабудки –

    Единственная сказка.

Ребячьи мне игрушки

    Красоты, что не наши.

Напев родной кукушки –

    Вино бездонной чаши.

Уютной, ветхой няни

    Поет жужжанье прялки.

Цветут в лесном тумане

    Ночные нам фиалки.

От Севера до Юга,

    С Востока до Заката –

Икона пашни, луга,

    Церковность аромата.

Пасхальной ночи верба –

    Раскрывшаяся тайна,

Восстанье из ущерба

    Для жизни, что бескрайна.

Лишь тот, кто знал морозы

    И вьюжное круженье,

Войдет в такие грозы,

    Где громы – откровенье.

Лишь нами – нами – нами

    Постигнуто в пустыне,

Как петь колоколами

    От века и доныне.

Кто жаждет благолепий,

    В чьем сердце звучны хоры,

Тому – от Бога – степи,

    Ему – леса и горы.

Хочу моей долины

    И волей сердца знаю,

Что путь мой соколиный –

    К Единственному Краю.

Я русский

Я русский, я русый, я рыжий,

Под солнцем рожден и возрос.

Не ночью. Не веришь? Гляди же

В волну золотистых волос.

Я русский, я рыжий, я русый.

От моря до моря ходил.

Низал я янтарные бусы,

Я звенья ковал для кадил.

Я рыжий, я русый, я русский.

Я знаю и мудрость и бред.

Иду я – тропинкою узкой,

Приду – как широкий рассвет.

Дремота

Задремал мой единственный сад,

Он не шепчет под снегом густым.

Только вьюга вперед и назад

Здесь ведет снегодышащий дым.

Ты куда же стремишься, метель?

Зачинаешь, чтоб вечно кончать.

Ты для ткани какой же кудель

Раскрутила – скрутила – опять?

Я по дому один прохожу,

Все предметы стоят в забытьи.

От бессмертных полей на межу

Смотрят в прошлое мысли мои.

Высоко – далеко – небосинь,

Широко – широчайший простор.

Занавеску в душе отодвинь,

Рассвети мыслевнутренний взор.

Ты не сделал с собой ничего, –

Что бы сердцем не сделал опять.

Отчего же кругом так мертво

И на всем снеговая печать?

Только дымно мерцает свеча,

Содвигая дрожащую тень.

Только знаю, что жизнь горяча

И что в Вечность проходишь ступень.

Отчего же, весь снежный, мороз

Наковал многольдяность преград?

Нет ответа на жгучий вопрос.

Задремал мой таинственный сад.

Колокольчик

Чашей малою качаясь, говоря с самим собой,

Нежно впил глоточек неба колокольчик голубой.

Он качнет свой взор налево, сам направо посмотрев,

На земле намек на небо, колыбелится напев.

А с бубенчиками дружен, серебра зазыв живой,

Колокольчик тройки мчится по дороге столбовой.

Говорунчик, гормтунчик, под крутой дугою сказ,

Двум сердцам, чей путь в бескрайность, напевает:

«В добрый час».

Что законы? Перезвоны легче пуха ковыля.

Что родные? Два живые, двое – небо и земля.

И уж как он, колокольчик, сам с побегом столь знаком,

Бьется в звонкую преграду говорливым язычком.

Коренник – как бык могучий, шея в мыле, пламя взгляд.

А встряхнутся пристяжные, – и бубенчики звенят.

И пером павлиньим веет, млеет шапка ямщика.

Как бывает, что минута так сладимо-глубока?