Будем как солнце! - [25]

В зареве зорь

С сердцем ли споришь ты? Милая! Милая!

    С тем, что певуче и нежно, не спорь.

Сердце я. Греза я. Воля я. Сила я.

    Вместе оденемся в зарево зорь.

Вместе мы встретили светы начальные,

    Вместе оденемся в черный покров.

Но не печальные – будем зеркальные

    В зареве зорном мерцающих снов.

‹1910›

Последняя заря

Я вижу свет моей зари последней.

Она вдали широко разлилась.

Безгласный звон. Мольбы цветной обедни.

Псалмы лучей. Предвозвещенный час.

И служба дня сменяется вечерней.

Встает луна – и паутинит нить.

Чтобы душе, где пытки, – равномерней

Для всенощной смиряющей светить.

‹1909›

Печаль

Сквозь тонкие сосновые стволы –

Парча недогоревшего заката.

Среди морей вечерней полумглы –

Нагретая смолистость аромата.

И море вод, текучий океан,

Без устали шумит, взращая дюны.

О, сколько дней! О, сколько стертых стран!

Звучите, несмолкающие струны!

Мирра [10]

Мне чудится, что ты в одежде духов света

Витаешь где-то там – высоко над Землей,

Перед тобой твоя лазурная планета,

И алые вдали горят за дымной мглой.

Ты вся была полна любви невыразимой,

Неутоленности, как Сафо оных дней, –

Не может с любящим здесь слитным быть любимый,

И редки встречи душ при встрече двух людей.

Но ты, певучая, с устами-лепестками,

С глазами страстными в дрожащей мгле ресниц,

Как ты умела быть нездешней между нами,

Давала ощущать крылатость вольных птиц.

Любить в любви, как ты, так странно-отрешенно,

Смешав земную страсть с сияньем сверхземным,

Лаская, быть, как ты, быть любящим бездонно –

Сумел бы лишь сюда сошедший серафим.

Но на Земле живя, ты Землю вся любила,

Не мертвой ты была – во сне, хоть наяву.

Не в жизненных цепях была живая сила,

Но возле губ дрожал восторг: «Живу! Живу!»

И шествуя теперь, как дух, в лазурных долах,

Волнуешь странно ты глядящий хор теней,

Ты даже там идешь с гирляндой роз веселых,

И алость губ твоих в той мгле всего нежней.

‹1905›

Голубые глаза

– Отчего у тебя голубые глаза?

– Оттого, что, когда пролетала гроза,

Были молнии рдяны и сини,

Я смотрела на пляску тех синих огней

И на небо, что всё становилось синей,

А потом я пошла по пустыне,

Предо мной голубел и синел зверобой,

Колокольчик сиял и звенел голубой,

И пришла я в наш дом, на ступени,

А над ними уж ночь, голубея, плыла,

И весна королевой лазури была,

И душисто синели сирени.

‹1911›

Как ночь

Она пришла ко мне, молчащая, как ночь,

Глядящая, как ночь, фиалками-очами,

Где росы кроткие звездилися лучами,

Она пришла ко мне – такая же точь-в-точь,

Как тиховейная, как вкрадчивая ночь.

Ее единый взгляд проник до глуби тайной,

Где в зеркале немом – мое другое я,

И я – как лик ея, она – как тень моя,

Мы молча смотримся в затон необычайный,

Горящий звездностью, бездонностью и тайной.

Поля египетские

Плавно, словно иноходец,

Скачет ослик. Путь далек.

Оросительный колодец

Ноет, воет, как гудок.

Два вола идут по кругу,

Всё по кругу, без конца,

Век прикованы друг к другу

Волей знойного Творца.

И в песчаные пространства,

Дождь которых не кропил,

Для зелёного убранства

Мутной влаги ссудит Нил.

Чтоб другие были сыты,

Чтоб во мне тупой был страх,

Мной пространства грязи взрыты, –

Буду, был и есмь феллах.

Темный, голый, червь надземный,

Пастью пашни взят и сжат,

Есмь, как был я, подъяремный,

Восемь тысяч лет назад.

Из книги «Белый зодчий» Таинство четырех светильников 1914

Кости его – серебро, тело его – золотое, волосы – камень-лазурь.

Из египетской книги волшебств

Сердце

– Сердце капризное, что тебе нужно?

С миром зачем бы не жить тебе дружно?

Хочешь, заря заблестит тебе ало?

– Нет, я хочу, чтоб сияла жемчужно.

– Хочешь покоя? – Мне этого мало.

– Хочешь, чтоб ты хоть на миг задремало?

– Нет, чтобы буря раскинулась вьюжно.

– Сердце, твое поведение – злое.

– Знаю, но я уж от века такое.

Бубенчики

Качается, качается

Бубенчик золотой.

Душа моя встречается

С давнишнею мечтой.

Как будто изначальная

Означилась струя.

Прозрачная, хрустальная,

Поет мечта моя.

Бубенчики весенние

На сказочном лугу.

Душа моя всё пленнее,

Быть вольным не могу.

В неволе я сияющей,

Бубенчики поют.

Я тающий, мечтающий,

В душе – один уют.

Она в немом цветении,

В играющем огне,

И кто-то в отдалении

Родной спешит ко мне.

Мерцающие венчики

Мне льют медвяный яд.

И слышу я: бубенчики

За лесом там звенят.

Музыка

Когда и правая и левая рука

Чрез волшебство поют на клавишах двуцветных,

И звездною росой обрызгана тоска,

И колокольчики журчат в мечтах рассветных, –

Тогда священна ты, – ты не одна из нас,

А ты как солнца луч в движении тумана,

И голос сердца ты, и листьев ты рассказ,

И в роще дремлющей идущая Диана.

Всего острей поет в тебе одна струна –

Чрез грезу Шумана и зыбкий стон Шопена.

Безумие луны! И вся ты – как луна,

Когда вскипит волна, но падает, как пена.

‹1913›

Лето

Я великое жаркое Лето,

Огнеликое чудо в дыму,

Я тепло огневого ответа,

Вопроси – всё поймешь, как сожму.

Я велю обозначиться зною, –

Многозыбкий, он виден глазам,

Я вселенскую пляску устрою

На усладу раскрытым сердцам.

Заалеется мной земляника,

Покраснеет, потупится ниц,

Переброшусь я в радостность вскрика,

В загорелые лица девиц.

Все побеги и ржи и пшеницы

В золотой я одену наряд,

Я скажу – заиграют зарницы,

Кое-где и деревни сгорят.

Я горячее алое Лето,

Я высокий предел всех живых.

Набирайтесь великого света,