Будем как боги - [68]

– И зачем ему это? – спросил Борис.

– Такой простой вопрос, а ответить сложно, – призналась Клодия. – Ройзельман постоянно чем-то занят. Он совершенствует человеческую природу, но не понимает, почему. Он, как и всякий гений, очень односторонен, и в некоторых вещах просто пещерно отсталый. Этот его атеизм ребенка, которому не купили велосипед. «Ах, mon cher, papa выбил мне зуб, потому его Бога нет, а настоящий бог – это я», – Клодия фыркнула. – Как ребенок, честное слово.

– А ты что, верующая? – удивился Борис.

Как можно верить, когда вокруг такое? Почему Бог, тот, чьи образы еще виднелись на побитых, затянутых плёнкой витражах их храма, не помог? Почему равнодушно смотрел, как в муках умирают те, кто Ему молился?

– Я агностик, – ответила Клодия. – Если Бог есть, то мы, люди, должны вызывать у него отвращение. А другие – тем более. Дело не в Боге, а в Льве Ройзельмане. Он хочет сделать человека лучше, но не понимает, что делает…

– А ты? – спросил Борис. – Ты разве понимаешь?

– Нет, – ответила Клодия. – И не горю желанием. Зато я по опыту знаю, что иногда такие эксперименты крайне неприятны тем, на ком их ставят. И уж точно не делают никого счастливее.

Она откусила еще кусок и запила его пивом – странно, Борис сначала откусывал, потом запивал…

– Посмотри вокруг, – сказала она. – Города завалены трупами тех, кто еще вчера жил, ел, пил, любил, ненавидел, смеялся, ругался, ходил в кино, трахался – и все ради того, чтобы создать новую расу сверхлюдей, которые могут бросить вызов неведомым звездным богам! Да, отлично, человечество выживет в схватке, которая может никогда не произойти, но как быть с теми, кто сейчас гниет и разлагается? Им-то что до грядущей победы человеческого духа? Да, большинство из них жили, как скоты – но что, это повод превращать их в перегной?

– Ну, вообще-то, Ройзельман немного не это задумывал… – озадачено сказал Борис.

Определенно, Клодия знала о планах Ройзельмана куда больше, чем он сам. Или… Что это все означает? Какие межзвездные боги?

– Именно это он и задумывал, – ответила Клодия. – «Девяносто процентов человечества – бесполезный балласт, который мы сохраняем ради ложного гуманизма. Настоящий гуманизм состоит в том, чтобы убивать нежизнеспособных, порабощать тех, кто способен только к тяжелому труду, и развивать остальные два-три процента. Люди должны быть как боги – могущественные, способные мановением руки перестраивать мироздание, иначе – мы просто биологическое недоразумение, животные, достойная добыча любого из тех, кто дерзнет назвать нас своей дичью».

– Откуда это? – Борис даже жевать перестал.

– «Генная инженерия и будущее Человечества», – ответила Клодия. – «Гардиан Сайнс, октябрь шестнадцатого. Они ее, правда, потерли, но на сайте Cornell University Library ее можно найти в куки-файлах, я проверяла. Глянь на досуге, если не веришь…

Борис откусил еще кусок от гамбургера, запив пивом, а потом пожал плечами:

– С чего бы мне тебе не верить?

– Потому, что я – посторонний человек в твоей жизни, – сказала Клодия, употребив французское слово: «l’autre». – А ты…

– А я – просто генный инженер, которого заставил работать на себя вирус с именем собственным, – ответил Борис. – И если ты думаешь, что Ройзельман – мой личный спаситель, то…

Клодия изменилась в лице:

– Тихо, он возвращается. Договорим потом. Ты как насчет того, чтобы посидеть еще чуть-чуть? Спать не хочется, к тому же, мне нужно закончить карту…

20 июня 2026 года, Атлантика, направление Норфолка, борт яхты «Стигма-3»

– Джинна, – сказал Тед, не оборачиваясь. – Ты последнее время какая-то грустная.

Джинна слегка отстранилась от Теда, чтобы проскользнуть вперед:

– Тедди-бир, вот что я в тебе не люблю – ты всегда серьезен, когда не надо.

Тед пожал плечами:

– Говорят, это национальная черта. Бескрайние просторы Сиберии, долгие зимние вечера – все это располагает к меланхоличности характера. Как в том анекдоте: «нафиг мне все эти прибамбасы в Бруклине». И все-таки…

– Сволочь ты, – сказала Джинна. – А если я не хочу об этом говорить?

– Не говори, – сказал Тед, затягиваясь.

Повисло молчание.

– Я чувствую себя так, словно играю на скрипке в горящем Риме, – сказала Джинна, не глядя на Теда. – Или танцую под музыку оркестра на «Титанике».

– Мы не тонем, – отметил Тед.

Джинна покосилась на него:

– Наш мир тонет, Тедди-бир. Пока все было нормально, мы все пили, ели и веселились. Как те, на «Титанике» – они танцевали, а корабль несся к айсбергу, понимаешь?

Тед кивнул.

– Мы… – сказала Джинна, доставая пачку каких-то дамских сигарет, – я, черт побери, имею ввиду нашу «Стигму-три», не яхту, а нашу команду… Мы так гордились нашим кораблем! Черт, я опять не про яхту, конечно. Мы – хозяева жизни. Все для нас! Завтра не умрет никогда! «Титаник» не потопит сам Господь Бог! А теперь – бабах, и через пробоину в трюм течет вода, а на палубе играет оркестр, и мы танцуем, понимая, что скоро все…

– Что «все»? – спросил Тед. – Ты не заболеешь…

– А мои дети? – Джинна вскрикнула, как раненая чайка. – Сейчас они в Европе; вируса на материке еще нет, но Британию уже косит по полной программе. Мир стал слишком тесным и прозрачным, чтобы можно было захлопнуть двери перед эпидемией. Смерть придет и туда. Я выживу? А они?