Будда. История и легенды - [35]

Шрифт
Интервал

Но это не все. В одном из рассказов в «Махавасту» в качестве первых слов дается другая удана, где представлена совершенно новая точка зрения:

Приятно созревание достоинств,
Сверх того приятен успех желаний;
Быстро приходит он к достижению
Высочайшего мира и блаженства.
Перед ним зловещий отблеск
Божеств из воинства Мары;
Они не могут стать помехой,
Когда он пришел к совершенству[152].

Для этих стихов главное – не просветление, по сравнению с которым накопление достоинств не имеет значения, а совершенные ранее добрые дела, при помощи которых адепт побеждает Мару. Но представление о достоинствах занимает важное место в позднейшей доктрине пути бодхисатты, и эти стихи очень похожи на первое стихотворение с определенно махаянским текстом, приведенное в качестве первых слов Будды в «Лалитавистаре»[153]. Они написаны на гибридном санскрите, и размер их отличается от стихов в «Махавасту», поскольку должен соответствовать размеру поэмы, в которую они входят:

Созревание совершенства приятно, всю боль утоляет;
Желания сбываются у обладающего совершенством человека.
Быстро он коснется просветления, сокрушив Мару;
Тропой мира он идет к спокойному состоянию блаженства.
Кто тогда будет насыщен исполнением совершенства?
Кто будет насыщен слышанием бессмертного учения?
В одиноком жилище кто будет насыщен?
Кто будет насыщен добрыми делами?

Эти стихи составляют часть поэмы, вставленной автором «Лалитавистары» в конец главы, повествующей о Просветлении Будды; но в прозаической части текста несколькими страницами ранее составитель дает рассказ, в котором говорится, что боги после Просветления Будды ожидали от него знака:

Так Татхагата, видя, что боги смущены, поднялся в воздухе на высоту семи пальм и, стоя там, произнес эту удану:

Отрезан путь, пыль улеглась, высохли асавы, они больше
не польются.
Когда путь отрезан, возврата нет. Это действительно называется
концом боли[154].

Это повествование также приводится в «Махавасту» (ii, 416) при изложении другой версии Просветления:

Боги, держа ароматные гирлянды, стояли, сомневаясь, было ли освобождено сознание Господина. Господин, постигнув своим сознанием сознание этих богов, в то время, обратившись к богам, проговорил удану, которая рассеяла их сомнения:

Обрезав стремления, я ушел от праха. Высохли асавы, они не
текут.
Путь отрезан, и нет возврата. Это действительно конец боли.

В этих двух рассказах мы, по всей видимости, находим ту же удану. Хотя это стихи (аръя), они так искажены, что в обоих местах их напечатали как прозу. Несмотря на это, мы можем проследить более старую и явно метрическую форму уданы в палийском тексте. Там она читается так:

Он пресек стремления, он ушел к отсутствию желаний.
Высох поток и не течет.
Путь отрезан, и нет возврата. Это действительно конец боли[155].

Как показывает сохранение размера, это более первичная и правильная форма уданы. Но в палийском тексте она не упоминает о Просветлении Будды. Две санскритские версии явно переделаны и приспособлены к легенде о просветлении. «Махавасту» не удовлетворяется этим рассказом, она дает еще три строфы в продолжение. Первые две описывают, как боги разбрасывают цветы, выяснив правду. Третья строфа совпадает с первой уданой, приведенной в Винае. Затем идут слова: «Это Цепь Причинности в прямом порядке». На самом деле здесь не говорится о Цепи Причинности, хотя упоминания о ней и встречаются в палийской Винае. Однако текст так искажен, что трактующее о цепи причинности место просто могло оказаться пропущенным. Затем следует вторая из винайских строф с утверждением: «Это Цепь Причинности в обратном порядке», и, наконец, третья строфа предваряется словами: «Итак, затем Господин произнес в то время эту удану». Но сразу за этим говорится: «И вот затем Господин, впервые достигнув Просветления, в то время произнес эту удану», и снова приводится удана «Приятно созревание совершенства», которая была изложена там же в предыдущем рассказе.

Существует и еще один рассказ, который подсказывает, как именно появились эти первые легенды о словах Будды. В тибетской Винае[156] в качестве первых слов Будды даются три строфы, абсолютно непохожие на какие-либо из приведенных выше. Копии двух из них встречаются в палийских Писаниях, но они изолированы друг от друга и находятся в совсем разных местах[157]. Однако в тибетской «Уданаварге» они появляются вместе и в том же порядке, что в тибетской Винае:

Радость мирских удовольствий
И великая небесная радость
В сравнении с радостью разрушения стремлений
Не стоят и шестнадцатой части.
Жалок тот, чье бремя тяжко,
Счастлив тот, кто его сбросил;
И, однажды его сбросив,
Не захочет снова стать отягощенным.
Когда все жизни оставлены,
Когда все мысли пришли к концу,
Когда все вещи познаны в совершенстве,
Не вернется больше стремление.

Вполне естественно предположить, что эти строфы стало, возможно, воспринимать как одно целое только после объединения в их настоящей последовательности в антологии «Уданаварги». И уже после этого появилась возможность считать их тремя стихами, произнесенными Буддой после Просветления. Примечательно, что первая из этих строф появляется в большом фрагменте «Махабхараты»


Рекомендуем почитать
Бизерта. Последняя стоянка

Анастасия Александровна Ширинская родилась в 1912 г., она была свидетелем и непосредственным участником событий, которые привели Русский Императорский флот к последнему причалу в тунисском порту Бизерта в 1920 г. Там она росла, училась, прожила жизнь, не чувствуя себя чужой, но никогда не забывая светлые картины раннего детства.Воспоминания автора — это своеобразная семейная историческая хроника на фоне трагических событий революции и гражданской войны в России и эмигрантской жизни в Тунисе.


Арутюн Халибян

«Арутюн Халибян» открывает новую книжную серию «Жизнь замечательных нахичеванцев». Этот труд — не просто биография одного из жителей «города, которого нет» (так назвал однажды Георгий Багдыков Нахичевань-на-Дону), Цель настоящей работы — показать, как сохранившийся до наших дней уникальный портрет А. П. Халибяна кисти гения живописи мариниста И. К. Айвазовского дает возможность оценить облик человека, жившего в первой половине XIX века и руководившего армянским самостоятельным городом Нор-Нахичеван.


Четыреста лет царского дома – триста лет романо-германского ига

«Ложь — основа государственной политики России». Именно политики (и не только в России) пишут историю. А так называемым учёным, подвизающимся на этой ниве, дозволяется лишь охранять неизвестно чьи не сгнившие кости в специально отведённых местах, не пуская туда никого, прежде всего дотошных дилетантов, которые не подвержены колебаниям вместе с курсом правящей партии, а желают знать истину. Фальшивая история нужна политикам. В ней они черпают оптимизм для следующей порции лжи. Но почему ложь им ценнее? Да потому, что именно она позволяет им достичь сиюминутной цели — удержаться лишний месяц — год — срок у власти.


Как большой бизнес построил ад в сердце Африки

Конго — сверхприбыльное предприятие западного капитала. Для туземцев оно обернулось адом — беспощадной эксплуатацией, вымиранием, бойнями.


Марко Поло

Как это часто бывает с выдающимися людьми, Марко Поло — сын венецианского купца и путешественник, не был замечен современниками. По правде говоря, и мы вряд ли знали бы о нем, если бы не его книга, ставшая одной из самых знаменитых в мире.С тех пор как человечество осознало подвиг Марко, среди ученых разгорелись ожесточенные споры по поводу его личности и произведения. Сомнению подвергается буквально все: название книги, подлинность событий и само авторство.Исследователь Жак Эре представляет нам свою тщательно выверенную концепцию, приводя веские доказательства в защиту своих гипотез.Книга французского ученого имеет счастливое свойство: чем дальше углубляется автор в исторический анализ событий и фактов, тем живее и ближе становится герой — добрый христианин Марко Поло, купец-романтик, страстно влюбленный в мир с его бесконечным разнообразием.Книга вызовет интерес широкого круга читателей.


Босфор и Дарданеллы

В ночь с 25 на 26 октября (с 7 на 8 ноября) 1912 г. русский морской министр И. К. Григорович срочно телеграфировал Николаю II: «Всеподданнейше испрашиваю соизволения вашего императорского величества разрешить командующему морскими силами Черного моря иметь непосредственное сношение с нашим послом в Турции для высылки неограниченного числа боевых судов или даже всей эскадры…» Утром 26 октября (8 ноября) Николай II ответил: «С самого начала следовало применить испрашиваемую меру, на которую согласен».