Будапештская весна - [183]

Жена Таллоша вздыхала и жалостливо причитала:

— Ешьте, ешьте еще! Бедные ребята, как проголодались…

Мы и вина выпили много, а потом сидели, отяжелевшие и ленивые, как удавы, проглотившие добычу.

Дядюшка Мишка предложил нам сигареты и сигары (даже «Гаванские», упакованные в стеклянные трубочки). А сам, не закрывая рта, все говорил и говорил. Он рассказал, как, преодолев множество трудностей на своем пути, из подмастерья-столяра стал владельцем мебельной фабрики, что теперь он обеспечивает работой шестьдесят человек. Он в деталях расписывал, где, когда и на чем заработал сколько долларов, а жена и дочка слушали его с таким подобострастием, будто узнали все это впервые в жизни.

Мы кивали головами, более того, даже задавали вопросы. Всех нас интересовало одно: на чем здесь можно заработать? Куруц и Очи Веребели учили Милли, дочку хозяина, жарить мясо по-венгерски. Она же, запихнув в рот жевательную резинку, проделывала с ней всевозможные трюки: то вдруг растягивала на целый метр, не выпуская изо рта, то наматывала спиралью на палец, то, надув щеки, превращала жвачку в большой шар, похожий на мыльный пузырь, что само по себе представляло довольно неприятное зрелище. Потом она прочла стихотворение по-венгерски.

Окончив декламацию, Милли сделала реверанс. Мы захлопали в ладоши, а старик отец расцеловал дочь и пожелал, чтобы все мы по очереди сплясали с Милли чардаш. Затем он сам начал петь венгерские народные песни и, стащив с себя ботинки, заставил и нас сделать то же самое. Он был уже сильно пьян и молол бог знает что:

— О’кей, ребята! Вот увидите, в один прекрасный день я заберу свою старушку с Милли и поеду на родину. Куплю там небольшое, добротное имение, непременно с лесом, где можно будет охотиться на лисиц и зайцев… А вас всех приглашу к себе. И чтобы было в моем имении небольшое озеро с рыбой… Сварим вкусную уху с сегедской паприкой в чугунном котелке!.. Сядем все вокруг огня и начнем рассказывать анекдоты на спор, так сказать…

— Послушайте, дядя Мишка, — прервал его Зимани, который даже сейчас не мог удержаться от возражений, — разве вы до сих пор не слышали о том, что император Франц-Иосиф давным-давно помер? Уж не думаете ли вы, что вам в угоду в Венгрии снова разрешат частное землепользование?

Однако старик нисколько не обиделся на это замечание и продолжал мечтать. Он утверждал, что его предки по материнской линии были в свое время людьми благородными и богатыми и что он выкупит у правительства их бывшие имения, а к ним прикупит имение в Бачке, где-то возле Замбора, которое у него когда-то было…

В душе все мы покатывались со смеху, но виду, конечно, не подавали. Однако наши намерения остаться в этих красивых местах, если удастся найти подходящую работу, как-то поостыли, а наши надежды на то, что местные венгры одарят нас подарками, так и остались пустыми иллюзиями. Дядюшка Мишка, казалось, не слышал наших вопросов и стал рассказывать о своих героических подвигах в Венгрии: как он с шестью молодцами захватил пивной завод, при каких условиях они бежали за границу, как их ранили…

Наконец мы поняли, что с этим стариком каши не сваришь. Он совсем не слушал нас, а лишь выговаривался перед нами, что доставляло ему великое удовлетворение. Осознав, что Таллош ничем нам не поможет, мы в полночь уехали от него.

Духота не спадала даже ночью. Воздух, казалось, застыл. В ночном небе продолжали жужжать самолеты. С тех пор как я услышал историю о катастрофе, мне казалось, что в любую минуту может произойти очередная авария в воздухе.

По дороге в отель мы проехали мимо летнего открытого кинотеатра. Фильм можно было смотреть прямо из автомобиля. Виделись лишь сигнальные огоньки машин, попыхивающие сигареты зрителей, которые уставились на освещенный экран, сидя в машинах.

Спать нам не хотелось, и, приехав в отель, мы решили побродить по городу, поглазеть на рекламы ночных клубов и кабаре, которые так и манили к себе. Неподалеку от отеля мы наткнулись на заведение, афиша которого обещала программу со стриптизом, и все вместе направились туда.

В столь поздний час заведение оказалось набитым до отказа. Пришлось усесться на высоких стульчиках у стойки бара. Основными посетителями этого ресторанчика были матросы. Эстрада была построена полукругом. Женщины, выступавшие в ревю, сидели за столиками и выпивали. Выступали они по очереди. Все они были одеты по-разному: одна в вечернем платье, другая — в дорожном костюме, третья — в спортивном костюмчике для игр в теннис, четвертая — в кринолине, пятая — в тирольской национальной одежде. В конце программы каждая из них раздевалась и представала в чем мать родила.

Мы со своих мест хорошо видели, что у них надето под верхним платьем, и потому уже заранее знали, кто из них что будет снимать в следующий момент. Когда очередь раздеваться дошла до пятой по счету девицы, интерес к ним у нас пропал, их трюки уже никого не волновали.

— Какую из этих красоток выбрать? — пошутил Моцинг, обращаясь к Очи, самому молодому из всех нас. Ему едва исполнилось восемнадцать лет, он еще не знал женщин, и потому мы довольно часто подтрунивали над ним. Этот паренек с румяным детским лицом, обрамленным светлыми волосами, которые волнами спадали ему на лоб, походил на студента.