Будапештская весна - [182]

Руди Шмидт, наш вратарь-ветеран, даже и пробовать не стал. И только одному Анти Куруцу удалось устоять. Он весь был как бы слит из одних мускулов и, казалось, не скользил, а прыгал по волнам, как резиновый мяч, и притом весьма элегантно. Он даже крикнул нам, что вот, мол, как нужно кататься.

Увидев это, Зимани стал просить, чтобы ему еще раз дали лыжи. Об этом же попросил и Петерфи. Однако ни тому, ни другому опять не повезло, хотя их пристегивали к моторке по нескольку раз. Моторка сделала заездов десять. Зимани и Петерфи упрямо не сдавались и даже заспорили, кому из них первому удастся удержаться на лыжах, но всем уже надоело смотреть на них, да и девицы явно заскучали. В конце концов водители моторок заявили, что им надо ехать в другое место, где их уже ждут. Усадив девушек в лодки, они быстро умчались.

В холле отеля нас дожидался толстый лысый мужчина в белом костюме. Он громко и непринужденно поздоровался с нами по-венгерски, но с легким английским акцентом:

— Сервус, ребята! Я вас видел по телевизору. Я — мистер Таллош, но вы можете называть меня, попросту дядюшка Мишка.

Мистер Таллош тут же сообщил нам, что он уже тридцать два года живет в Америке, имеет свою мебельную фабрику, а сейчас приехал пригласить всех нас к себе на ужин, на настоящий ужин по-венгерски, так как сегодня он зарезал поросенка.

— Поехали, ребята. Устроим настоящую венгерскую попойку. О’кей?

Мы нисколько не возражали, тем более что нам уже до чертиков надоели супы из полуфабрикатов, сладковатые бифштексы с типовыми гарнирами и сладкими огурцами. Боб Финчи с нами не поехал, так как ему нужно было уладить какие-то дела по организации рекламы нашего выступления, или, как говорят американцы, сделать паблисити.

По дороге к Таллошу мы увидели на одной из авеню двух негритянских девушек в серебряных платьях и меховых шапках. Девушки несли огромных размеров мяч, на котором крупными буквами была расписана наша завтрашняя программа. Третья девушка в высоких сапогах шла позади них, высоко поднимая ноги, и била в барабан.

Таллош с семьей жил в красивой одноэтажной вилле, расположенной довольно далеко от моря. Старик принял нас в саду и представил нам членов своей семьи. Жена его была очень толстой, а дочь, приземистая девушка в очках, вырядилась, видимо в нашу честь, в венгерскую национальную одежду: красная юбка, вышитая блузка с передником, на ногах — сегедские сандалии, а на голове — расшитый жемчугом кокошник.

Сделав каждому из нас книксен, она произнесла по-венгерски:

— Полинкаш![11]

Помимо этого, она, видимо, знала по-венгерски еще несколько фраз, таких, как: «Добрый день!», «Прошу Пешти хирлан», и несколько присказок. Вообще она казалась довольно глупенькой, так как хихикала и к месту и не к месту, крутилась и вертелась, несколько раз передразнивала отца и во всеуслышание смеялась над ним.

Помимо нашей воли нам пришлось все осмотреть: и суперхолодильник, замораживающий продукты до очень низких температур, и телевизор, и стиральную машину, и кондиционер-распределитель, с помощью которого зимой и летом в доме поддерживается постоянная температура.

Затем хозяин виллы повел нас в гараж, чтобы похвастаться двумя автомобилями, а потом показал ворота, которые автоматически открывались и закрывались с помощью фотоэлемента, срабатывающего при приближении машины к воротам.

Мы, разумеется, как и полагается в таких случаях, удивлялись, охали и ахали.

И только после всего этого мы наконец попали за накрытый стол, на котором увидели всевозможные свежие колбасы, в том числе, разумеется, и традиционную при заколе свиньи кровяную. Все это было подано в большом количестве. На столе красовались также голубцы, слоенки с яблоками и творогом.

Дядюшка Мишка все время без умолку говорил:

— Ешьте, ребята, ешьте! Знаете, это не простая свинья, а, так сказать, летающая! — Он, довольный, расхохотался и по очереди осмотрел нас, желая понять, какое произвел впечатление. — Здесь, во Флориде, свиней держат только негры, и свиньи здесь такой черной породы. Негры их режут, не откормив как положено, и у этих свиней получаются такие слабенькие и тоненькие кишки, что их не набьешь кровяным фаршем: они сразу же рвутся, и вся начинка вываливается… — И он снова громко рассмеялся, стукнув ладонью по столу. — Это же была настоящая, хорошо откормленная свинья, каких разводят только в Айове, где растет великолепная кукуруза. Так-то оно так, но ведь поездом живую свинью не повезешь: как-никак расстояние в две тысячи миль! За такой долгий путь свинья сдохнет, и придется ей устраивать похороны… Ха-ха-ха!.. Вот почему я и привез эту свинью самолетом! Каждый год я подобным образом доставляю сюда пару свиней. Правда, это мне обходится в восемьдесят пять долларов… Но что поделаешь? Ведь все это ради собственного желудка!.. Есть тут у меня один знакомый. Его фамилия Чукаш. Он умеет и заколоть свинью, и разделать. Вот почему у меня в холодильной камере всегда достаточно домашних колбас и грудинки! Так что, как только кто из венгров появляется в наших краях, я обязательно приглашаю к себе откушать…

Итак, мы ужинали, но я бы не сказал, что это были очень вкусные колбасы: то ли в них положили мало специй, то ли мясо оказалось слишком мягким, то ли они просто вымерзли в холодильнике. Может, это только мне одному так показалось? Например, Додо Рац три раза подкладывал себе на тарелку, а Моцинг наелся до того, что весь побагровел. Он расстегнул ворот, ослабил на несколько дырочек ремень, а сам все ел и ел.