Будь со мной честен - [41]

– Кадаврический – болезненно худой, как скелет, – сообщила я. – Кстати, ты знаешь, что сказал скелет, когда зашел в бар?

– Нет, не знаю.

– Дайте, пожалуйста, пиво и швабру.

Ксандер подоспел как раз вовремя, чтобы вознаградить мою шутку веселым смехом.

– Одна из моих любимых, – сказал он.

– Кто? Что? – спросил Фрэнк. – Не понял.

– Тук-тук, – подсказала я.

– Аааа, она пошутила, – пояснил Ксандеру Фрэнк.

– Я понял. Поэтому и засмеялся, Фрэнк. Понимаешь, шутка работает, когда она описывает ситуацию, которую твой мозг расценивает как невозможную, и ты смеешься над ее абсурдностью. Например, скелет не мог войти в бар.

– Франклин Делано Рузвельт зашел в бар, – сказал Фрэнк. – Событие, которое можно считать невозможным из-за полиомиелита, которым он переболел в тысяча девятьсот двадцать первом году и остался на всю жизнь прикованным к инвалидной коляске.

Фрэнк вознаградил свою собственную юмористическую жемчужину раскатистым смехом.

– Почему вы не смеетесь? – спросил он, не дождавшись поддержки.

Ксандер выдавил неубедительный смешок.

– А Элис почему не смеется?

– До меня медленно доходит.

– Я есть хочу, – сказал Фрэнк.

– Как раз вовремя, ланч готов. Можешь сказать маме?

– Она вернулась к работе, – сказал Ксандер.

– Ну, ладно.

Ксандер стоял в дверном проеме, в пресловутой черной футболке, бессознательно поглаживая свое плечо. Я заметила, что хорошо сложенные мужчины всегда так делают, когда разговаривают с женщинами. У них такой пунктик – как у девушек с длинными светлыми волосами, которые откидывают их назад, разговаривая с мужчинами.

– Давайте поедим вместе, – предложил Ксандер.

– Можно.

– А мы сядем за стол или будем стоять у раковины? – спросил он.

А я-то думала, что ему меня не видно через окно.

– Мне надо сначала отнести ланч Мими, – сказала я, с подчеркнуто деловым видом расставляя еду на подносе. – Начинайте без меня.

Фрэнк уселся перед тарелкой.

– Рузвельт мог заехать в бар на инвалидной коляске, – сказал он Ксандеру.

Я наклонилась взять поднос. Моя коса упала на плечо, и я откинула ее назад. Когда я проходила мимо Ксандера, он повернулся ко мне, и наши руки на мгновение соприкоснулись. В тот момент я поняла: чтобы относиться к нему объективно, я должна держаться от него подальше.

Через неделю, когда я вернулась домой, оставив Фрэнка в школе, Ксандер прыгал на скакалке перед гаражом, с яростью, наводившей на мысль скорее о боксерском ринге, чем о детской площадке.

– И снова здравствуй, – прокомментировал он мое появление.

Скакалка щелкала по дорожке, перебивая стук печатной машинки, доносившийся из окна. Я нырнула в машину, чтобы достать сумку, а потом долго искала в ней ключи. Я провозилась добрых полминуты и надеялась, что за это время Ксандер сосредоточится на своем занятии.

Не тут-то было: он бросил скакалку, потянул за растянутую футболку и вытер вспотевшее лицо. Если верить надписи на футболке, в клубе «Ритц 21 Бар-Би-Кью», Лаббок, Техас, можно было пообедать и потанцевать в уютном прохладном помещении с кондиционером. Я внимательно прочла адрес, почтовый индекс и номер телефона «лучшего мясного ресторана по эту сторону Миссисипи, где подают самые вкусные жареные ребра», только бы не смотреть на ребра обладателя футболки, интересовавшие меня в тот момент значительно больше.

Когда Ксандер прикрыл живот, я наконец обрела дар речи.

– Привет.

– Где ты пропадаешь?

– Отвозила Фрэнка в школу.

– Не сейчас, а вообще, – сказал он. – Тебя нигде не видно.

– Занята, – соврала я и быстро пошла к дому.

– Интересно, чем?

Горькая правда заключалась в том, что, отвезя Фрэнка в школу, я не могла найти себе занятия, мало-мальски пригодного для человека с высшим образованием.

– Работой, – сердито сказала я. – Между прочим, я здесь работаю.

Собственный голос показался мне еще более враждебным, чем у Мими.

– Погоди, Элис.

Ксандер тронул меня за локоть, и я остановилась как вкопанная.

– Ты на меня за что-то злишься?

– Вот еще! За что?

– Не знаю. Я вижу, что злишься. Или я тебе очень сильно не нравлюсь.

– Ты действительно хочешь всем нравиться? – спросила я.

– А кто не хочет?

– Мими.

– Мими тоже хочет, – засмеялся Ксандер. – Просто не подает виду.

– Она перестала печатать, – сказала я. – Мне надо идти.

– Почему? – спросил он. – Печатает она или нет, это не имеет к тебе никакого отношения.

– Спасибо на добром слове, Ксандер. Теперь я чувствую себя еще бесполезнее, чем обычно.

И тут мне показалось, что началось неизбежное землетрясение, которого постоянно боятся жители Лос-Анджелеса, хотя изо всех сил стараются о нем не думать. Я не сразу сообразила, что плачу. Трясусь и рыдаю, точно стою у могилы близкого человека, а не на залитой солнцем дорожке в Бель-Эйр, на вершине холма, с которого в ясные дни видно океан. Собственным слезам я удивилась не меньше Ксандера.

– Ну-ну, успокойся, – проговорил он. – Извини. Я не хотел тебя обидеть. Эй, перестань.

Ксандер взял мою сумку и спросил, есть ли у меня салфетки. Не получив ответа, он пошарил внутри и поставил ее на дорожку рядом с такой же бесполезной в качестве утешения скакалкой.

– Поплачь, – сказал он, похлопав меня по спине. – Дай себе волю.