Будь со мной честен - [33]

Внезапно меня пронзила острая тоска по моей жизни в Манхэттене. Я поняла, что скучаю по непредсказуемой многоликой толпе, бурлящей вокруг. По тому, как заливаешься краской, торопливо отвернувшись от красивого парня в подземке, поймавшего твой взгляд. Мне не хватало даже ребят из компьютерного магазина – чудаковатых технарей, которые смущались, когда я с ними здоровалась, а иногда приносили мне ланч – оставленный с вечера холодный кусок пиццы. Мне захотелось увидеть мистера Варгаса, всегда находившего для меня доброе слово и заполнившего пустоту, которая осталась от моего отца. Живя в стеклянной коробке на вершине холма с Мими и Фрэнком, я утратила всякую связь со своей прежней жизнью.

Забывшись, я отпустила руку Фрэнка и потянулась к обрубкам пальцев мраморного Аполлона. Вероятно, меня схватили бы охранники, если бы Фрэнк в этот момент не рухнул как подкошенный мне под ноги.

Я наклонилась над мальчиком, чуть не положив руку ему на плечо.

– Что с тобой, Фрэнк?

Он закрыл глаза, однако не зажмурил их крепко, как делают дети, когда притворяются. Его лицо было спокойным и безучастным. Если бы не розовые щеки, я бы подумала, что он умер.

– Что с ним? – спросил охранник, недоуменно глядя на бесчувственное тело. – Вызвать «Скорую»? У него эпилепсия? У моего кузена Рика была эпилепсия. Когда мы были детьми, он мог упасть прямо посреди игры в вышибалу. Бумс – и все.

Мужчина годился мне в отцы, а его простодушное лицо было изрыто шрамами и оспинами, как у образца Аполлона, хоть и не отличалось столь совершенными чертами.

– Никогда не понимал, что интересного в вышибале, а вот к поло я неравнодушен, – сказал вдруг Фрэнк. – Уилл Роджерс держал в своем поместье в Малибу конюшню специально подготовленных пони, на его полях играют в эту игру по сей день.

Он перевернулся на бок и посмотрел на меня одним глазом.

– Я увлекся.

– Что ты имеешь в виду? – опешила я.

– Я представил себя статуей, которая упала за борт корабля во время шторма. Иначе как бы этот Аполлон оказался на дне Эгейского моря? Он сделан из мрамора и плавает не лучше меня.

Я схватила мальчишку за шиворот и поставила на ноги.

– Не делай так больше, Фрэнк. Ты всех напугал. Что ты за человек?

– Присяжные еще не пришли к единому мнению, – заявил он.

Пряча досаду, я отряхнула от пыли его костюм и подняла шляпу, не потрудившись спросить разрешения нарушить первое и второе правила.

Фрэнк проглотил это: даже он видел, что я вне себя от злости. Я мысленно поблагодарила небеса за то, что мы в Лос-Анджелесе, а не в Нью-Йорке: галерея была пуста, не считая нас троих.

– Не ругайте его, мамочка, – сказал охранник. – Мальчонка просто не подумал.

Он с заговорщическим видом ткнул Фрэнка пальцем в бок.

Я замерла. Ну все, сейчас начнется: бездыханное тело на полу? Вырывание волос? Битье головой об стенку? Одно дело – я, но только что на моих глазах второе правило Фрэнка нарушил совершенно незнакомый человек.

Однако, как я заметила однажды Фрэнку, никто не может предсказать будущее, тем более – я. Внимание нашего маленького модника привлекла куртка охранника, сделанная из необычного материала.

– Что это за ткань? – спросил Фрэнк, даже не заметив дружеского тычка.

– Ее можно стирать, – ответил тот.

– Вы позволите? – спросил Фрэнк, указывая пальцем на рукав.

Я чуть не сделала ему замечание, вовремя вспомнив, что в данном случае лучше показать пальцем, чем хватать без разрешения. Или прижиматься щекой к груди, как он проделывал со мной.

– Валяй, – разрешил охранник.

Фрэнк пощупал ткань.

– Гм… интересная текстура, – глубокомысленно заявил он. – Грубая, колючая, жесткая. Она горит?

– Еще бы, стопроцентный полиэстер, – расхохотался охранник. – Вспыхнет за секунду, как римская свеча на Четвертое июля!

– К сожалению, я в этом году имел неосторожность проспать салют на Четвертое июля, – продолжил светскую беседу Фрэнк, – в связи с чем внес предложение приобрести несколько римских свечей, предназначенных для домашнего использования. Мама сказала: «Ни за что на свете».

– Возможно, она права, – предположил охранник. – Такие вещи лучше доверять профессионалам. Они слишком опасны, даже для такого умного мальчика, как ты.

– Мама говорит, что у меня очень большой мозг, хотя это не является свидетельством гениальности. Эйнштейн разрешил исследовать свой мозг после смерти. Он не превышал среднего размера, однако в нем присутствовало необычное количество извилин и бороздок. Это предполагает обилие связей и остроту мышления, недоступную обычным людям.

– Пойдем, Фрэнк.

Мне хотелось уйти, пока он не начал утомительную лекцию по анатомии мозга.

– Спасибо за помощь, – поблагодарила я охранника.

– Пожалуйста. Всего хорошего.

– Спасибо, – сказал Фрэнк. – Не сомневаюсь, что все будет хорошо.

– Славный у вас паренек, мамаша, – добавил охранник. – Умный, воспитанный. Нарожайте ему братиков и сестричек. Таких должно быть побольше.

У меня неожиданно ком встал в горле. Я кивнула, улыбнулась и вывела Фрэнка из галереи, крепко схватив за руку.

– Приятный джентльмен, – сказал Фрэнк, когда мужчина уже не мог нас слышать. – Как ты думаешь, он хороший художник?