Будь проклята, Атлантида! - [40]

Сам Храд тоже работал вовсю, но он сильно отвык от труда земледельца и легко приходил в ярость, когда что-нибудь не ладилось.

Зимой работы было немного. Окруженная снегами община дремала как сурок. Но едва под весенним солнцем осел снег, спячки как не бывало! Теперь землепашцы и рабы с рассвета до темноты возились на полях, готовясь к трудным дням паводка.

Сгребая снег, Ор вспомнил родные места. Сейчас там дети Куропатки готовятся к весенней кочевке. Худые, со свалявшейся шерстью олени нюхают ветер и норовят убежать от пастухов. Охотники стругают древки для стрел, женщины ищут под снегом прошлогодние коренья. Чего бы Ор не отдал, чтобы хоть на день вернуться в эту голодную, счастливую, настоящую жизнь! Только отдавать-то ему нечего.

Вот минула его первая зима в Срединной земле. Прошло время, когда удивление и любопытство помогали новому рабу забывать о его жалкой участи. Дальше дни пойдут похожие один на другой, и уж ничего нового не впорхнет в жизнь Ора, быть может, до самой смерти. Тело его закопают на хозяйском поле, а дух – найдет ли он дорогу из чужого далека в тот край Нижней земли, где кочуют гии? Вряд ли. От этой мысли глаза юноши, обращенные на восток, наполнились слезами, и он не сразу заметил две темные точки на дороге. Кто-то едет в общину.

Когда Уфал и Ор, закончив работу, подходили к воротам в общинной ограде, выбежавший навстречу мальчуган крикнул:

- Дядя Уфал! К вам приехали твой брат и еще какие-то.

Странно, но пахарь, похоже, не слишком обрадовался вести.

Приехавших было трое – все молодые, с гладкими лицами, которые казались особенно ухоженными рядом с лицом пахаря. Они первыми приветствовали старшего по возрасту Уфала, но с оттенком пренебрежения. При поклоне они не складывали руки, а широко разводили в стороны. Уфал, усмехаясь, ответил тем же. Дальнейшего Ор не видел. Старая хозяйка, заметив гия без дела, велела ему чистить шкуру зарезанной овцы.

Вечером у атлантов был пир, а рабы собрались в хлеву. Войдя, Ор увидел среди сотоварищей по неволе троих незнакомых рабов. Все они – два либа и япт - выглядели более сытыми и были одеты лучше сельских рабов, держались непринужденно и немного свысока. Когда принесли вечернюю еду, либиец постарше бесцеремонно сунул нос в общую миску с похлебкой из костей, хмыкнул и окинул всех значительным взглядом:

- Есть тут такие, что шепчут хозяевам?

- Нет! – мотнул головой бореец, старший из рабов Храда.

- Тогда доставай! – мигнул либиец более молодому соплеменнику. Тот вытащил из-за пазухи изрядный кусок вареного мяса и отдал борейцу. Глотая слюну, все смотрели, как Старый истово режет мясо кремневым осколком на равные доли.

- Где добыли? – спросил либиец, раб Храда, у городского земляка.

- Где? У хозяев, где же еще! – гость расхохотался, глядя на испуганные лица. – Не бойтесь! Молодые господа слишком важны, чтобы считать куски. В Эльтоме я подошел к своему и говорю: «Хозяин, запасти еды на дорогу?» Он кидает мне кольцо: «Пойди, купи!»

Я дождался, пока запрягли повозки, прибегаю: «Вовсе нет стыда у торговцев! Все очень дорого, я не решился купить». Тут его хозяин, - рассказчик кивнул на япта, - говорит: «Крепко ты выучил раба бережливости! А среди молодых господ нет хуже позора, чем прослыть скупым. Мой Агдан как затопал ногами: «Беги, проклятый, купи всего вдоволь!» Вот я и купил – половину им, половину нам.

Сельские рабы восхищенно смотрели на приезжих удальцов. Те, польщенные вниманием, принялись рассказывать о сытой жизни, удачных проделках. Ор глядел на их мягкие руки, добротную, чистую одежду, но не чувствовал зависти. Жить среди каменных домов-утесов, без клочка мягкой земли, по-шакальи красть куски… Уж лучше ворочать камни на поле! Видно, старому борейцу тоже не понравилось хвастовство городских, и он решил сбить с них спесь.

- А вот этому из оленьего народа, - он положил руку на плечо Ора, - тоже есть что рассказать. Он кочевал с Севзом!

- О-о! – Ип (так звали старшего из приезжих) с уважением посмотрел на гия. – В Атле много говорили о Севзе. Жаль, что он погиб!

- Мой хозяин ходил смотреть его голову, воткнутую на шест, - сказал либиец помоложе.

- Голову Севза? – Ор презрительно усмехнулся и начал историю, которую рабы никогда не уставали слушать.

Паводок пришел вслед за гостями. Шесть дней община боролась за свои поля. Хозяева и рабы одинаково мокрые, грязные, шатающиеся от усталости, рыли канавы, громоздили запруды, крепили подмытые уступы. Ни гости, ни их рабы не участвовали в этом. Они бродили по горам – хозяева налегке, рабы, груженные луками, едой, плащами, а вечерами попивали пенный сок. Когда один из гостей подстрелил сурка – тощего, едва очнувшегося от спячки, - шуму и хвастовства было столько, будто это не сурок, а матерый медведь.

После большой воды в работе настала передышка. Каждый день старики мяли мокрую землю, пробовали на язык и говорили, что класть зерна еще рано. Общинники отдыхали, не очень стараясь найти дело рабам. Впереди были трудные дни.

Однажды Ор пошел поискать дикого лука у ручья выше селения. Пожевав хрустких, налитых соком перьев, он прилег среди теплых камней и незаметно уснул. Его разбудил звонкий смех, по которому он сразу узнал младшую дочь Храда, Иллу. В ответ что-то забубнил мужской голос. Девушка ответила и опять рассмеялась. Ор скользнул за большую глыбу – ни к чему лишний раз мозолить глаза хозяевам.