Будь моей - [24]
Черт!
Я резко вдавила педаль тормоза, но было уже поздно. В меня как будто ударила молния, но молния в виде твердого цельного тела, обладающего массой и весом, и это тело, выброшенное на капот моего автомобиля, извергало из себя фонтаны крови. Каким-то образом я умудрилась затормозить у обочины. В машине по-прежнему работало радио, и дворники ритмично сгоняли кровь с лобового стекла. Потом я в своем шелковом платье стояла на дороге, и ветер беспрепятственно гулял по закоулкам моей души, а ко мне вдоль обочины бежал какой-то мужчина в белой рабочей куртке, выкрикивая: «Вы живы?»
Я потрясла головой, показывая, что ничего не понимаю.
— Что случилось? — спросила я его.
— Вы сбили оленя, — ответил он и обернулся к середине дороги, где лежало на боку изувеченное рыжевато-коричневое животное, сначала пытаясь поднять голову, а затем уронив ее наземь.
Мимо нас на непостижимой скорости с шумом проносились легковушки и грузовики. Платье хлопало на ветру. Я ловила на себе мелькающие взгляды водителей, в которых читалось осуждение, беспокойство или удивление. Мужчина в белой куртке внимательно осмотрел меня и, убедившись, что я не ранена, сказал:
— Вам повезло. Крупно повезло. Вы могли погибнуть.
— Правда? — спросила я.
— Правда, — ответил он.
Несколько минут мы смотрели друг на друга, но черты его лица расплывались у меня перед глазами. Я никогда его раньше не встречала.
— Я все видел, — добавил он. — Специально остановился, потому что подумал, что вы могли погибнуть.
— Я жива, — сказала я. — Со мной все в порядке.
Краем глаза я увидела, как посередине шоссе олень снова поднял, а затем опустил голову, может, умирая, а может, просто переводя дух.
Мужчина в белой куртке обошел капот, чтобы осмотреть повреждения, нанесенные моей машине, и, перекрывая дорожный шум, крикнул, что, на его взгляд, можно спокойно ехать дальше, только надо заглянуть в автосервис, выпрямить бампер. Он сильно погнут.
Об олене мы не упоминали. Как ему помочь. Или уж добить. Много позже, в разгар дня, я подумала об этом — как о неизбежности, ибо что мы могли поделать в такой ситуации, думала я. Попробуй кто-нибудь из нас сунуться на дорогу, чтобы добраться до него, нас постигла бы та же участь.
— Как мне вас отблагодарить? — спросила я, когда мы прощались.
— Водите поосторожней, — ответил он и тряхнул головой.
На работе произошедший со мной несчастный случай все восприняли как настоящую трагедию. Едва я рассказала, почему опоздала, как Бет бросилась меня усаживать, притащила чашку кофе с таким количеством сахара и сливок, что густой напиток приобрел тошнотворный вкус лекарственного сиропа, после чего принялась оповещать всех присутствующих: «Шерри сбила оленя на шоссе!»
На меня посыпались соболезнования и сочувственные восклицания. Я дрожала в своем легком шелковом платье, но не от холода — в кабинете хорошо топили, — а от шока. Перед глазами по-прежнему стояли олень, такой крепкий на вид, моя забрызганная белая «хонда» и кошмарный кровавый дождь, стучавший о лобовое стекло. Когда я парковалась на стоянке возле колледжа, машина все еще хранила кровавые следы, особенно лобовое стекло. Я не удержалась и обошла ее спереди — проверить, не осталось ли на бампере и на капоте каких-нибудь ошметков.
Как выяснилось, оленей сбивало бесчисленное множество людей — столько рассказанных наперебой историй прозвучало вокруг меня, — так что удивляться следовало только тому, что среди нас затесался хоть кто-то, не замаравший рук убийством. Роберт Зет год назад сбил сразу двух — самку с детенышем. (Они откуда ни возьмись выскочили из метели, когда он ехал к родителям в Висконсин на Рождество. Погиб только олененок. Мать отпрыгнула от него и пошла себе дальше.) Дядя Бет на севере врезался в тумане в целое стадо оленей, вдребезги разбил машину, зато получил у полиции разрешение забрать с собой одну оленью тушу на мясо.
Были случаи и пострашнее. У одного сосед погиб на проселочной дороге, пытаясь избежать столкновения с оленем, — резко свернул, врезался в дерево и умер на месте. У другого двоюродный брат убился насмерть — сбитый им олень проломил лобовое стекло и раздавил водителя; как сказал прибывший врач, прыгнул ему прямо в руки.
— Вы слишком далеко живете, — посетовала Аманда Стефански. — Ты не думала переехать в город?
Аманда у нас на кафедре — самая молодая преподавательница; ей двадцать с чем-то, она невысокого роста, с невыразительной внешностью. Сердце у нее доброе — всегда готова прийти на помощь, дать совет. Каждое Рождество кладет нам в почтовые ящики самодельные открытки, подписанные крестиками и ноликами и призывающие любить Иисуса и праздновать день Его рождения. Однажды Сью предложила попробовать свести ее с Робертом Зетом, «если мы убедимся, что он не гей». Нет, сказала я, слишком она простодушна. Не во вкусе Роберта Зета, даже если он и не гей. Волосы у Аманды тусклого светлого оттенка, челка подстрижена неровно и слишком коротко для широкого лба. Выдающийся и сильный, почти мужской подбородок, большие голубые глаза, а плечи узкие и хрупкие.
