Буало-Нарсежак. Том 3. Та, которой не стало. Волчицы. Куклы. - [22]

— Много?

— Да нет, не очень… Может, папа ничего и не заметит.

У нее слегка сплюснутые ноздри и веснушки вокруг носа, совсем как у Мирей.

— Отец сердитый? — спросил Равинель и тут же пожалел о своих словах, поняв, что, несмотря на свои двенадцать лет, девочка уже достаточно натерпелась.

— В котором часу вы встаете?

Она нахмурила брови и принялась теребить косичку, видимо соображая, что ей ответить.

— Ну, когда вы встаете, на улице еще темно?

— Да.

— И вы сразу же ведете козу на луг? Так?

— Так.

— И немного гуляете по лугу?

— Нет.

— А почему?

Она вытерла губы ладошкой и что-то пробормотала, отвернув голову в сторону.

— Что-что?

— Я боюсь.

В двенадцать лет он, когда шел в школу, тоже боялся. Темнота, моросящий дождик, узкие улицы, на которых стоят бесконечные мусорные баки… Ему всегда казалось, что за ним кто-то идет. А если бы тогда ему пришлось отводить козу на луг?.. Он смотрел на маленькое личико, на котором читались страх и сомнение, и ему вдруг показалось, что он видит маленького Равинеля, о котором ему никто никогда не рассказывал, о котором он не любил думать, но который всегда был с ним как молчаливый свидетель. Вот если бы он увидел, как что-то плавает в воде?..

Невозможно узнать. Это их тайна, тайна двоих детей.

— А на лугу никого не было?

— Нет… Кажется, нет.

— А в сарае?.. Вы никого не видели?

— Нет.

Он выудил из кармана десятифранковую монету, вложил ее в ладошку девочке.

— Это вам.

— Он все равно отберет.

— Не отберет. Вы же найдете местечко, где ее спрятать.

Она задумчиво покачала головой, зажала монету в руке, но в глазах ее все равно было сомнение.

— Я еще зайду к вам, — пообещал Равинель.

Уходить следовало с добрыми словами, оставив приятное впечатление, чтобы девочка не вспомнила о его расспросах, о козе, о сарае. Равинель вышел и столкнулся лицом к лицу с почтальоном маленьким тщедушным человечком, который нес свою сумку, выпятив живот, как беременная женщина.

— Здравствуйте, месье… Вы хотели меня видеть? — спросил почтальон. — Наверное, по поводу письма, что пришло пневматической почтой?

— Нет. Я… Видите ли, я жду заказное письмо. А о каком письме вы говорите?

Почтальон смотрел на него из-под сломанного пополам козырька своей форменной фуражки.

— Ну как же. Я звонил, но мне никто не открыл. Тогда я сунул его в почтовый ящик. Вашей половины что, нет дома?

— Она в Париже.

Ничто не обязывало его отвечать на этот вопрос, но теперь он чувствовал себя зависимым буквально от всех. Ему нужно жить в ладу со всеми.

— Ну, тогда привет! — сказал почтальон, входя в дом и захлопывая за собой дверь.

Письмо? Ну не от фирмы «Бланш и Лэюеде» по крайней мере. Ведь он буквально несколько часов назад был там. Может быть, от Жермена? Тоже мало вероятно. А вдруг письмо адресовано Мирей?

Равинель возвращался к себе по освещенным улицам. Внезапно похолодало, и мысли его побежали быстрее.

Дочка почтальона ничего не видела, а если и видела, то ничего не поняла. Она будет молчать. Мирей знала вся округа, и, если бы обнаружилось ее тело, его, Равинеля, без всякого сомнения, известили бы в первую очередь.

Но вот письмо. Может, его написал вор, предлагая свои условия?

Конверт лежал в почтовом ящике. Равинель прошел на кухню и внимательно исследовал его под лампой. «Г-ну Фернану Равинелю». Этот почерк!.. Он закрыл глаза, сосчитал в уме до десяти и подумал вдруг, что он болен, серьезно болен. Он опять открыл глаза и уставился на надпись на конверте. Провалы в памяти… Раздвоение личности… Давным-давно, еще когда он увлекался философией, он читал об этом в старом учебнике Малаперта… Раздвоение личности… Шизофрения… Но это не почерк Мирей. Боже мой, да это и не может быть ее почерком!

Розовый конверт аккуратно заклеен. Равинель открыл ящик буфета и взял нож. Держа его как оружие, он опять подошел к столу, на котором лежало злосчастное письмо. Кончиком ножа он поискал хоть какую-нибудь щелочку в конверте. Напрасный труд! Тогда Равинель просто распорол конверт, как дикарь, и прочитал письмо одним духом, ничего не понимая:

«Дорогой!

Мне нужно уехать дня на два, на три. Не волнуйся, ничего страшного. Я потом тебе все объясню. Продукты в шкафу в погребе. Не открывай варенье, пока не доешь початую банку. Не забывай перекрывать газ, когда не пользуешься плитой, а то ты вечно об этом забываешь. До скорого свидания.

Целую тебя во все места, мой волчонок!

Мирей»

Равинель еще раз перечитал письмо, на этот раз медленней. Потом еще раз. Само собой, письмо старое, завалялось на почте. Скорее всего, Мирей ездила куда-нибудь в начале недели. Он взглянул на почтовый штемпель на конверте: Париж, 7 ноября, 16 часов. Седьмое ноября?.. Да это же сегодня! Черт возьми, а почему бы и нет? Ну конечно, Мирей в Париже. Все нормально! В горле у него встал ком, и он начал хохотать как сумасшедший. Слезы навернулись ему на глаза, и он вдруг со всего маху метнул нож через кухню. Нож вонзился в дверь и задрожал, как стрела. Равинель застыл на месте, ошарашенный, с перекошенным ртом и ужасной гримасой на лице. Пол под ним вдруг заходил ходуном, и он упал между столом и плитой, стукнувшись о пол головой. В углах его рта запузырилась слюна.