Брюсов - [27]
1894. Август, 16.
Нечто свершено… Я отдался одному делу. Вчера оно окончено. Оно не прославит моего имени, но представляет ценный вклад в русскую литературу — это перевод «Романсов без слов» Верлена (Дневники. С. 18).
ПОЛЬ ВЕРЛЕН. РОМАНСЫ БЕЗ СЛОВ. Перевод Валерия Брюсова. M., 1894.
Хотя «Романсы без слов» и прошли в свое время незамеченными, они были откровением для поэзии, первой книгой вполне выраженного, но еще не искаженного символизма. «Просмотреть эту книгу, говорит зелотический критик Верлена, недолго: она коротка, но читать ее долго: она велика. Слова в ней — целые фразы, строки — страницы».
Последнее между прочим указывает на затруднения, представляющиеся переводчику. Он невольно становится комментатором и вместе с тем знает, что, изменяя хотя одно слово, заменяет бриллиант стразою. Поэтому недостатки этой книги надо приписывать переводу, а не шедеврам Верлена (Из предисловия Брюсова).
Ваш нижайший поклонник <…> позволяю себе послать Вам свою попытку усвоить русской поэзии шедевры «Романсов без слов». Лучше, чем кто-либо, вижу я недостатки этого перевода, но в это же время я более чем кто-либо дружной боялся принизить оригинал. Если я не сумел сохранить в моем переводе все краски подлинника, то по крайней мере я сохранил его очертания (Черновики письма к Верлену. ЛН-98. Кн. 1. С. 641).
Брюсов в первых выпусках своих стихов и в жалких книжечках «Русские Символисты» уже доказал свою достаточную неспособность писать стихи, а тем более переводить их. Напрасно думают, что произведения Верлена подобны кропаниям других французских и русских символистов и представляют собой набор слов без всякого смысла <…> Брюсов совершенно не понял Верлена: все тонкие, неуловимые оттенки мысли он принял за бессмысленный набор слов, вставленный только для рифмы, и вообразил, будто заменить его аналогичным набором бессмысленных слов будет значить «перевести Верлена» (Неделя. 189S. 12 марта.
Верлен в переводе (?) самоновейшего «московского декадента» Валерия Брюсова, одного из авторов-составителей курьезнейшего сборника «Русские Символисты» <…>, брюсовский Верлен настолько далек от оригинала, что вызывает только усмешку, нелестную для переводчика <…> Поэтические «Романсы без слов» Верлена, попав в руки В. Брюсова, превратились в «слова», лишенные всякой поэзии, и притом слова, не всегда понятные для русских читателей (Kоринфский An. Рецензия // Труд. 1895. № 2. С. 474-476).
Брюсов принадлежит к кружку молодых московских поэтов, именующих себя «русскими символистами» и издавших два небольших сборника скорее бессмысленных, чем декадентских стихотворений. На этот раз Брюсов является в роли переводчика. Он добросовестно предупреждает публику, что Верлен трудно поддается переводу; это совершенно верно, и в переводе Брюсова мы не находим обаятельной прелести построений и красоты речи, которыми сплошь да рядом блещут произведения Верлена. Назвать себя символистом еще не значит стать талантливым поэтом и переводчиком; в этом легко убедиться всякому при чтении стиха Брюсова (Новости. 1895. 6 января. № 6).
В 1894 году Брюсов предполагал издать книгу рассказов «О чем вспоминалось мне». В книгу должны были войти рассказы: «Клеон и Антоний», «Трижды Ангел», «Август и Вергилий». Издание этой книги не осуществилось. В этот же период Брюсов работал над переводами стихов Ф. Эверса.
Эволюция новой поэзии есть не что иное, как постепенное освобождение субъективизма, причем романтизм сменяет классицизм чтобы после уступить символизму. С этой точки зрения Надсон одним из важнейших моментов в нашей поэзии: он создал всю молодую лирику <…> А в переводах мы нуждаемся, особенно из молодых поэтов, так как с современной западной литературой у нас знакомы очень плохо. Знаете ли Вы, например, Франца Эверса? Конечно, нет. А между тем, этот поэт должен иметь для литературы такое же значение, как его великие соотечественники Гёте и Шиллер. В 23 года он уже написал десяток замечательных книг, написал «Королевские песни», которые далеко превосходят все, что создал Гейне, написал дивную трагедию «Мессия», написал «Псалмы», воскрешая эту древнюю форму для современного содержания, написал философские трактаты, является в одно и то же время и спиритом, и анархистом, и проповедником новой религии (Письма Перцову [56]. С. 10, 17).
Ваш экзотический сонет <«Предчувствие» — Его любовь — палящий полдень Явы> поистине шедевр, и если в вашей объявленной книжке будут помещены стихи, подобные этой вещи, то название книги совсем не будет преувеличенным. Очень удалось вам, очень. Сегодня отослал ваш сонет в Петербург (Письмо И. О. Лялечкина Брюсову. ОР РГБ).
1895. Февраль, 1.
Ближе сошелся с Самыгиным (Марк Криницкий) — весьма замечательная личность. Довольно часто бываю у него. С Лангом, наоборот, начинаем расходиться.
1895. Март.
Умер Лялечкин. Эта смерть, против ожидания, глубоко затронула меня (Дневники. С. 20).
III-й вып. «Русских Символистов» будет на днях послан в цензуру; впрочем, я мало забочусь о нем, так как столь же разочаровался в русских поэтах символистах, как и не символистах. Больше интересует меня моя новая книга Chefs d'Oeuvre, которая появится осенью. Это будут шедевры не моей поэзии (в будущем я — несомненно — напишу и более значительные веши), а шедевры среди современной поэзии… (Письмо от 12 марта 1895 года // Письма к Перцову. С. 11).
