Брюханы - [11]

– - Диви бы попользовалась чем, -- молвил Сысоев, -- и то ни себе, ни людям.

– - Так как же теперь быть-то? -- испуганным голосом спросил Федор.

– - А так: завертывай целковый да к той бабе ступай, -- посоветовал дядя Алексей, -- если она сделала, она и снимет.

– - К доктору иди, а не к бабе! -- сказал, невольно вмешиваясь в разговор и бросая недружелюбный взгляд на дядю Алексея, Захар, -- как тут может помочь баба?

– - А то доктор поможет! -- покрасневши от раздражения, сказал Сысоев. -- Много твои доктора в этих делах понимают!..

– - У меня шурин в третьем году… Кил ему, братец ты мой, на руки насажали, -- промолвил дядя Алексей притворно-равнодушным голосом и даже не удостоив взглядом Захара. -- Ну, пухнет и пухнет рука, желваки по ней пошли. Он к доктору-то и пошел. Ну, тот резать ему руку-то. Резали, резали -- ничего не помогает: болит и болит. Тогда его научили: "Съезди туда-то: есть человек такой, наговорит тебе на соль -- все пройдет". Поехал, и что же, братец мой, -- прошло!

– - Это враки! -- воскликнул Захар.

– - Ну, вот и возьмите дурака! -- злобно выругался дядя Алексей. -- Ему говорят дело, а он -- собака бела. Коли тебе говорят, так, стало быть, не враки!..

– - А я говорю -- враки! -- уже не сдерживаясь, воскликнул Захар. -- Как это можно килу присадить!

– - А так! -- уставясь гневно горящими глазами на парня, сказал дядя Алексей. -- Вот скажет слово, и где задумает, там, значит, у тебя и вскочит: на глазу -- на глазу, -- под носом -- под носом, а ты ходи да почесывайся…

– - Ну, это скажи кому-нибудь другому, -- проговорил Захар. -- Как же это от слова что сделается? У кого такая власть есть? Чем это объяснить?

– - Мы тебе это объяснить не можем, а что есть, то есть. Мало ли людей чахнут!

– - Зачахнуть можно по разным причинам, только сдуру это сваливают на колдовство.

– - Нет, не сдуру. Тебе еще скажут, как тебя повредить-то хотят: "попомни", скажут, -- ты и вспомнишь.

– - У меня приятель один был, -- сказал Сысоев, -- встретилась с ним цыганка, поглядела на него: скоро, говорит, скоро в твоей жизни перемена выйдет. Если, говорит, в то воскресенье тебе будет кто что-нибудь давать -- не бери, а возьмешь, говорит, покаешься. Правда, прошло две недели, придрались к нему хозяева -- разочли. Вспомнил он цыганку и вспомнил, что в это воскресенье кухарка пирогом его угостила, а с кухаркой-то он жил не в ладу. А место-то какое было!

– - Нечистый-то силен!..

– - Так это все нечистый делает? -- спросил Захар.

– - Ну, а то кто ж?

– - Так это что же, по-твоему, нечистого нет? -- спросил дядя Алексей.

– - Я его не видал.

– - А ты почитай "Жития", -- сказал наставительно Абрам, -- вот и узнаешь. Как же к преподобному Исаакию Печерскому бес в образе самого господа являлся да плясать заставлял?.. А Иоанн Новгородский на черте в старый Ерусалим к заутрене ездил.

– - Это кто как понимает…

– - Всем по-одному понимать должно.

– - А я, може, это понимаю по-своему.

– - Так ты, стало быть, этого признать не хошь? -- испуганно проговорил Абрам и даже поднялся с места. Дядя Алексей уставился на Захара и ледяным тоном проговорил:

– - А я думал, милая душа, ты из порядочных, а ты вон из каких! Забастовщик ты, видимое дело. И наберет же в голову, тьфу!.. пойдем, Федор.

– - Верно, забастовщик, -- с явным прозрением сказал и Сысоев и, севши на свою постель, стал скидывать сапоги.

– - Еще царь Давид писал, -- вздохнув, проговорил Абрам, -- "Рече безумец в сердце своем: несть бог", а нынче этих безумцев-то расплодилось…

– - Мы, кажется, о боге не говорили, -- промолвил Захар.

– - Не говорили, да видно, что кто думает.

– - Коли думаешь не по-ихнему, значит, бога не признаешь, -- подал свой голос из угла Ефим, -- а ихний-то бог -- кто? Утроба!..

– - Ты еще заступись! -- зыкнул на Ефима Абрам. -- Ты тоже такой колоброд!

Ефим смолчал; промолчал и Захар. В спальне мало-помалу успокоились.

XIV

На другой день утром, когда Захар уехал в город и курчаки паковали наверху бумагу, а клеильщики полоскались в своих корытах, в клеильню вошел Иван Федорович.

Он был в добродушном настроении и, держа в руках листок отрывного календаря, проговорил:

– - Календарь сегодня вот что врет: по Брюсу -- жарко, так велит есть ботвинью из малосольной рыбы, карасей, да свежие ягоды. Как думаете, не плохо?

– - Это не про нас писано, -- сказал Федор.

– - Мы в этом столько же скусу понимаем, сколько немец в редьке…

– - А не пишут там, как забастовщиков отличать? -- спросил дядя Алексей.

– - Нет, а что?

– - У нас такие завелись.

У Ивана Федоровича сделалось испуганное лицо, и он дрогнувшим голосом спросил:

– - Кто же это?

– - Новый ездок. Вы послушали бы, что он вчера говорил! Вот они -- свидетели, -- кивнул дядя Алексей на других клеильщиков, -- солгать не дадут.

– - Что же это он за выродок?

– - Выучился хорошо. Все от ученья это.

– - Это надо Егор Федрычу сказать, -- проговорил Иван Федорович и, вставши с окна, медленно пошел из клеильни.

Вечером, когда Захар вернулся из города, Иван Федорович пристально и внимательно глядел на него, насупив брови. Захар, заметив его взгляд, почувствовал себя неловко. И пока Захар выпрягал лошадь, раскрывал воз, потом убирал полок, Иван Федорович все не спускал с него взгляда, хотя ничего не говорил. Когда же ездок убрался совсем, Иван Федорович вздохнул и с глубоким сожалением проговорил: "Эх, люди, люди!" -- и медленно направился в дом.