Брусиловский прорыв - [125]

Сам главкоюз в своих воспоминаниях подвел итоги боевой работы армий Юго-Западного фронта в кампании 1916 года:

1) спасение Италии от разгрома и выхода из войны; облегчение положения англо-французов; вступление в войну Румынии на стороне Антанты, а не Центральных держав;

2) «никаких стратегических результатов эта операция не дала, да и дать не могла, ибо решение военного совета 1 апреля ни в какой мере выполнено не было». Северный и Западный фронты при попустительстве Ставки так и не нанесли должного удара по неприятелю;

3) успехи Юго-Западного фронта вполне соответствовали его возможностям и предоставленным средствам;

4) создание сильнейшего кризиса для противника на Восточном фронте, что немедленно отозвалось и на прочих фронтах войны;

5) исход наступательных действий окончательно подорвал доверие к правящему режиму в войсках: «Мои армии, выказавшие в 1916 году чудеса храбрости и беззаветной преданности России и своему долгу, увидели в результате своей боевой деятельности плачевный конец, который они приписывали нерешительности и неумению верховного командования. В толще армии, в особенности в солдатских умах, сложилось убеждение, что при подобном управлении что ни делай, толку не будет и выиграть войну таким порядком нельзя. Прямым последствием такого убеждения являлся вопрос, за что же жертвовать своей жизнью и не лучше ли ее сохранить для будущего?»[270]

Несколько преувеличивая, Б. П. Уткин считает, что 1916 год вообще стал кульминацией Первой мировой войны, а Брусиловский прорыв «положил начало перелому в ходе войны в пользу Антанты». Он отмечает, что «успешное решение задачи Юго-Западным фронтом в операции было изначально связано не с количественным превосходством в силах и средствах (то есть не с традиционным подходом), а с другими категориями оперативного (в целом – военного) искусства: массированием сил и средств на избранных направлениях, достижением внезапности, искусным маневром силами и средствами»[271]. Все это действительно так. К сожалению, генерал А. А. Брусилов не проявил искусства в маневре после непосредственного прорыва обороны противника: все, излагаемое Б. П. Уткиным, применимо лишь в отношении первых нескольких недель наступательной операции (без 9-й армии, которая продолжила «искусное» ведение боевых действий несколько дольше).

Отечественная историография, давая оценки Брусиловскому прорыву, говорит, что у союзников такого успеха не было вплоть до летнего наступления 1918 года. И вообще, вплоть до лета 1918 года англо-французы могли похвастать разве лишь только успехами в оборонительных операциях (Марна, Верден), где им удавалось сдержать мощь германской военной машины. Это верно. Но лишь в отношении наших союзников. Противник же, используя свою заблаговременно подготовленную машину агрессии, в 1914–1915 годах действовал куда более решительно и добивался более значительных результатов. Особенно на Восточном фронте, где громадный театр военных действий предоставлял все возможности для ведения маневренных сражений и операций.

Оперативно-стратегическое планирование русской Ставки, столь много обещавшее в предполагаемой перспективе, было нарушено, в первую голову, вследствие слабости русского командования. Удар по заведомо более слабому противнику давал зримые надежды на успех: вряд ли главкосев ген. А. Н. Куропаткин и главкозап ген. А. Е. Эверт могли рассчитывать на столь же успешный прорыв, как у главкоюза ген. А. А. Брусилова. Впрочем, это не оправдывает их: какими бы соображениями ни руководствовались главкосев и главкозап, они не имели права саботировать директивы Ставки.

Лишь при бесхребетности русского Верховного Командования стало возможным фактическое неповиновение командующих фронтами Начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексееву и срыв решительного наступления Восточного фронта. Генералы А. Н. Куропаткин и А. Е. Эверт были обязаны подать в отставку в случае своего несогласия с наступательными планами Ставки, но и М. В. Алексеев должен был бы настоять на их отрешении со своих постов перед императором. Этого не стеснялись ни союзники (например, главнокомандующий ген. Ж. Жоффр и отставка командарма-5 ген. Л.-Ш.-М. Ланрезака), ни противники (впрочем, с другой стороны, неповиновение П. фон Гинденбурга распоряжениям Э. фон Фалькенгайна позволило Русскому фронту устоять в 1915 году).

Наконец, сам царь Николай II, став Верховным Главнокомандующим, не имел права рассматривать свой пост как синекуру преимущественно морально-политического характера и должен был самым решительным образом разрешить двойственность ситуации, возникшей на совещании 1 апреля. Инертность и безволие русского Верховного Главнокомандования в годы Первой мировой войны одержали верх над талантами и мужеством низших командиров и русских войск. А поведение высшего генералитета в отношении своего сюзерена и Верховного Главнокомандующего в феврале 1917 года, равно как и необходимость революционных перемен в отношении прогнившего старого строя выросли не с пустого места.

В заключение хотелось бы заметить, что при суждении кого– и чего-либо необходимо смотреть, прежде всего, глазами человека – современника того нелегкого времени. Выше было приведено очень много критики в отношении организации, производства и ведения наступательной операции армий Юго-Западного фронта, известной под наименованием Брусиловского прорыва. Тем не менее эта критика проводилась с точки зрения историографической, в гипотетическом отношении задним числом, то есть в смысле изучения опыта для последующих поколений, в том числе и русских военачальников. То есть мы старались показать, как могло бы быть в идеале, хотя, как известно, идеал недостижим в принципе, и все зависит лишь от степени приближения к этому самому идеалу.