Брусилов - [49]

И самому себе, убежденно: «Сомненьям нет места! Иванов — предатель».

Но тотчас же, затаив боль, говорил своему начальнику штаба:

— Ну что же, давайте работать. Будем готовиться к наступлению, к победе. Наступление мы вырвем у командования… а победу… Победа никогда не уйдет от нас. Надо только всегда быть к ней готовым и уметь схватить ее вовремя. Знаете, как счастье… Это мною уже проверено в молодости, когда я ухаживал за любимой девушкой, впоследствии ставшей моей женой… Итак, главный удар мы с вами намечаем на Луцк. Два вспомогательных участка… вот смотрите…

Но начальник штаба не смотрел туда, куда ему указывал командарм. Он вглядывался все с большим сочувствием и тревогой в обострившийся профиль Брусилова, в покрасневшие веки, в глубокую синеву под глазами. И, боясь обнаружить это сочувствие и тревогу, проговорил нерешительно:

— А не пора ли нам отдохнуть, Алексей Алексеевич? Уже второй час ночи… Вы очень устали…

Брусилов оторвал глаза от карты, помолчал, поморгал глазами, как бы проверяя, достаточно ли хорошо они видят, и сейчас же уверенно ответил:

— Нет, еще не устал. — Потом, понизив голос, строго. — В России теперь никто не имеет права уставать… Вот смотрите: если соответствующим образом перегруппировать войска, то всего удобнее будет…

И оба — командующий армией и его начальник штаба — прилежно склонились над картой.

XXI

В шесть часов тридцать две минуты мартовского утра 1916 года в штаб 8-й армии была принята шифровка. Заспанный дежурный офицер оперативного отдела принял ее и, с трудом разбираясь, так ему хотелось спать, стал переводить на бланк. Но с первых же строк лицо его протрезвело, в глазах появился испуг, потом восторг и, наконец, полная растерянность. Он кинулся будить начальника.

Начальник оперативного отдела, пробежав при свече телеграмму, не глядя, потянулся за бельем, за брюками, сапогами, гимнастеркой и, не успев затянуть кушак, побежал к Сухомлину. Офицер оперативного отдела последовал за ним.

Денщик начальника штаба решительно запротестовал.

Но начальник оперативного отдела не дослушал рачительного денщика. Он отстранил его от дверей и вошел в спальню Сухомлина со словами:

— Уж вы там как хотите, но извольте вставать, ваше превосходительство! Событие первостепенной важности! Вот глядите, что получено… — и протянул Сухомлину бланк.

Начальник штаба поморгал веками, уставился на стоявших перед ним офицеров. Денщик поднес к его глазам лампу. Генерал внимательно и очень медленно, как показалось стоявшим около его постели, прочел телеграмму, потом опустил ее на колени, призакрыл глаза и просидел так еще некоторое время в полном безмолвии и неподвижности.

— Благодарю Тебя, Господи! — наконец проговорил он, серьезно и сосредоточенно перекрестился, неслышно шевеля губами, и решительно опустил с кровати ноги. — Надо будить!

Они шли темными коридорами, не произнося ни слова. Так, гуськом, вошли в приемную, где спал дежурный адъютант.

— Нам нужно видеть Алексея Алексеевича, — строго сказал Сухомлин, когда Саенко вытаращил на него удивленные глаза.

— Но помилуйте… Алексей Алексеевич лег только два часа тому назад!

— Вот, читайте, — вместо ответа ткнул ему в руки телеграмму начальник штаба.

Саенко сморщил нос, поджал пухлые губы для большего внимания к тому, что надо было прочесть, но тотчас же широко раздул ноздри, выдохнув сдавивший ему грудь воздух, распустил губы, девичьи глаза его подернулись влагой и засияли от счастья.

— Господи! — вскрикнул он и опрометью бросился в кабинет, где спал Брусилов.

Алексей Алексеевич спал. Сон его был мирен и по-утреннему особенно сладок.

Ворвавшийся срыву и готовый было крикнуть Саенко замер. Трое остальных, вошедших, хотя и не полагалось, вслед за адъютантом, смущенно попятились. То состояние покоя и мира, в каком они, все четверо ближайших помощников командарма, ежечасно общающихся с ним, застигли его, было настолько для них ново и так разительно в минуту наивысшего для них волнения, что у них недостало сил как-либо проявить себя.

Длилось это сосредоточенное забытье какой-то короткий миг. Первым очнулся от него самый молодой из них и всех более взволнованный и счастливый — Саенко. Он оглянулся на Сухомлина, тот ответил ему легким наклоном головы. Саенко на цыпочках подвинулся к походной койке и дотронулся до обнаженной руки Брусилова.

Брусилов мгновенно открыл глаза и совершенно трезво глянул на своего адъютанта.

— Что-нибудь важное, голубчик? — спросил Алексей Алексеевич и, протянув руку к ночному столику, не глядя, взял наполовину недопитый стакан чая и выпил его залпом.

— Алексей Алексеевич… — совсем по-домашнему и от всей полноты чувств проговорил Саенко, и полные щеки его задрожали, пошли розовыми пятнами, — Алексей Алексеевич… тут такое важное… мы все…

Брусилов удивленно и чуть насмешливо взглянул на адъютанта, потом на незаметно пододвинувшихся к нему Сухомлина, начальника оперативной части и дежурного офицера.

— Который час? — спросил он.

— Семь часов две минуты, — торопливо ответил дежурный офицер.

Прекрасно. Вы меня разбудили вовремя. Я мог проспать. — И, снова обведя всех взглядом, добавил: — Но почему же все-таки таким большим обществом? И с такими торжественными лицами? По-моему, день моего ангела еще не наступил.