Брусилов - [162]

Шрифт
Интервал

Крутовской, в свою очередь, сообщил Игорю, что первой волне преображенцев, докатившейся сегодня утром до бетонированной оборонительной линии немцев, так и не удалось вернуться в исходное положение. Она вся растаяла под перекрестным огнем противника, и только вторая атака, поддержанная артиллерией, ударившей с фланга и заставившей замолчать немецкие батареи, закончилась, по полученным сведениям, блестяще. Оборонительная линия противника взломана…

— Какие люди! Какие люди! — задумчиво закончил Крутовской потеребливая всей пятерней свою бороду, кое-где уже тронутую сединой. — Диву даешься, откуда эта сила. И ради чего, по правде говоря?..

Заря погасла, но все еще красные полосы бороздили чело неба. Облака высоко застыли разметанной стаей; Точно кто-то взял большую метлу и стал подметать ею небосвод, да так и бросил, не закончив своего дела. Сильно пахло нахтфиолью, порывами тянуло откуда-то запахом трупа. Лягушки завели свои самозабвенные хоры, зазвенели комары. Тетерева тяжко перелетали по-над зарослью на ночлег с жировки.

Голоса войны примолкли, тишина овладела окрестностью.

— Ну, вы на своей батарее — я еще понимаю, — заговорил Игорь, точно бы продолжая вслух свою мысль. — Вы чувствовали необходимость быть с народом, вы — идейный человек, у вас какие-то свои к себе требования… Ну я… и много таких, как я, молодых офицеров, пошли, веря, что наш долг защищать престол и отечество, и мы твердо знали, что это наш престол и наше отечество… в нас осталась военная инерция, это наше дело, notre métier,[72] как говорят французы… Для этого мы воспитаны, выучены, вымуштрованы на казенный счет. Мы на своем берегу. Наши жертвы понятны.

Игорь тотчас же вспомнил Ожередова, тщетно ищущего свой берег… увидел его на поле боя, как он крушил врагов, видел его раненым… и что-то глубоко царапнуло сердце. Этот едва знакомый солдат куда ближе, роднее чувствовался, чем бывший однополчанин, офицер Кляузен, хотя оба они — и солдат и офицер — убиты за одно дело, на одном ратном поле, сражаясь против одного и того же врага… Но как несоизмеримы их поступки, их храбрость… Да полно! За одно ли дело они боролись и пали?..

— Конечно, — ответил Крутовской, — мы на своем берегу, но не все мы считаем, что берег этот таков, каким он должен быть… иным он стал горше полыни и пропали он пропадом!.. А мужики, а рабочие, которые составляют костяк нашей армии… Их-то за что заставлять класть свои головы?

К костру подошел преображенец, провожатый Игоря, присел на корточки, стал прикуривать вертушку. Приятно потянуло махорочным дымком.

Крутовской, погруженный в свои размышления, не заметил солдата.

— Солдаты уже далеко не такие, какими пришли на фронт, — сказал Крутовской, помедля. — Разве не так? За что же они бьются?

Он поглядел на Игоря и тут только по направлению его взгляда повернул голову и увидел преображенца. Тот все еще сидел на корточках, глубоко затягивался и, прищурясь, внимательно посматривал на Крутовского.

Игорь в свой черед не отрывал глаз от солдата. В изодранной гимнастерке, без сапог, снятых, чтобы легче было идти по болоту, с замученным голодным лицом, с брызгами присохшей тины на лбу, преображенец сидел на корточках спокойно и уверенно, без тени смущения или наигранного панибратства. Он просто полюбопытствовал послушать, что такое «врут» господа. Именно нечто такое выражали его светло-серые глаза, устремленные на Крутовского.

«А ну-ка спросить его, — мелькнула у Игоря мысль, — за что он дрался? За родину? Да знает ли он, что такое родина?»

Игорю не пришлось спрашивать. Преображенец заговорил сам, неспрошенный.

— Э, нет, ваше благородие, — заговорил он медленно, вперив неподвижный взгляд в жар углей, — земля-то эта — наша… кровь на ней — наша, как же ее отдашь? Воевать — это верно — зря было… Однако землю отдавать немцу тоже не резон… Ну вот и бьемся. А наши генералы, говорят, продали Россию вместе с нами…

Он вдруг прямо и вызывающе повел глазами по лицам сидящих против него офицеров, да так и остался сидеть нараспашку — берите меня, каков есть, скрываться не стану!

— Да мы и с генералами справимся!

Было что-то во взгляде этого человека, в его спокойной уверенности, в смелости, с какою он произнес эти слова, такое убедительное, что Игорь, не раздумывая над уместностью подобного общения с нижним чином, поддакнул ему тем словом, что, умирая, произнес Ожередов:

— Достигнем?

Крутовской подался к Смоличу и даже подобрал от волнения под себя ноги, приоткрыл рот. Преображенец поднялся во весь рост и сказал уверенно:

— Достигнем, ваше благородие!


Возвращаясь в штаб фронта, Игорь проехал мимо тех мест, откуда началось наступление.

Здесь, против маленькой деревушки, от которой остались лишь груды кирпича, мусора и пни деревьев, совершился за несколько дней перед тем глубокий прорыв австро-германской боевой линии. Этот прорыв, — теперь Игорь это знал, — был одним из тех ударов, которым начался доблестный июльский натиск нашего фронта. Повсюду валялись осколки снарядов, шрапнельные стаканы, пачки брошенных австрийцами и немцами патронов, неиспользованные ручные гранаты, амуниция, шанцевый инструмент…


Еще от автора Юрий Львович Слёзкин
Гран Бардак Женераль

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дом правительства. Сага о русской революции

Дом правительства, ныне более известный как Дом на набережной, был эпицентром реальной жизни – и реальной смерти – социалистической империи. Собрав огромный массив данных о его обитателях, историк Юрий Слёзкин создал необыкновенно живое эпическое полотно: из частных биографий старых большевиков, из их семейных перипетий, радостей и горестей, привычек, привязанностей и внутренних противоречий складывается цельный портрет русской революции и ее судьба: рождение, жизненный путь и естественное окончание.


Мой пантеон

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Столовая гора

Написанный в 1922 г. роман «Столовая гора» («Девушка с гор») талантливого незаслуженно забытого русского писателя Ю. Л. Слезкина (1885—1947) — о поисках российской интеллигенцией места в обществе в постреволюционные годы, духовном распаде в среде «внутренней эмиграции».


Рассказы

Воспитанный на Пушкине и Чехове, Мериме и Флобере, талантливейший незаслуженно забытый русский писатель Юрий Львович Слёзкин (1885—1947) высоко ценил в литературе мастерство, стиль и умение строить крепкий сюжет. В его блестящих рассказах, таких разных — и лирических, и ироничных, и проникнутых духом эротики — фрагменты реальной жизни фантазией автора сплетены в причудливые сочетания и скреплены замечательной фабулой.


Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Исследование историка Юрия Слёзкина, автора монументального “Дома правительства”, посвящено исторической судьбе евреев российской черты оседлости – опыту выживания вечно чуждых (и тщательно оберегающих свою чуждость) странников-“меркурианцев” в толще враждебных (и вечно культивирующих свою враждебность) “титульных” наций. Этот опыт становится особенно трагическим в XX веке, в эпоху трех “мессианских исходов” – “в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю обетованную еврейского национализма; и в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности”.


Рекомендуем почитать
Анна Павлова. «Неумирающий лебедь»

«Преследовать безостановочно одну и ту же цель – в этом тайна успеха. А что такое успех? Мне кажется, он не в аплодисментах толпы, а скорее в том удовлетворении, которое получаешь от приближения к совершенству. Когда-то я думала, что успех – это счастье. Я ошибалась. Счастье – мотылек, который чарует на миг и улетает». Невероятная история величайшей балерины Анны Павловой в новом романе от автора бестселлеров «Княгиня Ольга» и «Последняя любовь Екатерины Великой»! С тех самых пор, как маленькая Анна затаив дыхание впервые смотрела «Спящую красавицу», увлечение театром стало для будущей величайшей балерины смыслом жизни, началом восхождения на вершину мировой славы.


Я все еще влюблен

Главные герои романа – К. Маркс и Ф. Энгельс – появляются перед читателем в напряженные дни революции 1848 – 1849 годов. Мы видим великих революционеров на всем протяжении их жизни: за письменным столом и на баррикадах, в редакционных кабинетах, в беседах с друзьями и в идейных спорах с противниками, в заботах о текущем дне и в размышлениях о будущем человечества – и всегда они остаются людьми большой души, глубокого ума, ярких, своеобразных характеров, людьми мысли, принципа, чести.Публикации автора о Марксе и Энгельсе: – отдельные рассказы в периодической печати (с 1959); – «Ничего, кроме всей жизни» (1971, 1975); – «Его назовут генералом» (1978); – «Эоловы арфы» (1982, 1983, 1986); – «Я все еще влюблен» (1987).


Призраки мрачного Петербурга

«Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге… Здесь и на улицах как в комнатах без форточек». Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание» «… Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною. Еще с детства, почти затерянный, заброшенный в Петербург, я как-то все боялся его». Ф. М. Достоевский «Петербургские сновидения»Строительство Северной столицы началось на местах многочисленных языческих капищ и колдовских шведских местах. Именно это и послужило причиной того, что город стали считать проклятым. Плохой славой пользуется и Михайловский замок, где заговорщики убили Павла I.


Змей в Эссексе

Конец XIX века, научно-технический прогресс набирает темпы, вовсю идут дебаты по медицинским вопросам. Эмансипированная вдова Кора Сиборн после смерти мужа решает покинуть Лондон и перебраться в уютную деревушку в графстве Эссекс, где местным викарием служит Уилл Рэнсом. Уже который день деревня взбудоражена слухами о мифическом змее, что объявился в окрестных болотах и питается человеческой плотью. Кора, увлеченная натуралистка и энтузиастка научного знания, не верит ни в каких сказочных драконов и решает отыскать причину странных россказней.


Тайна старого фонтана

Когда-то своим актерским талантом и красотой Вивьен покорила Голливуд. В лице очаровательного Джио Моретти она обрела любовь, после чего пара переехала в старинное родовое поместье. Сказка, о которой мечтает каждая женщина, стала явью. Но те дни канули в прошлое, блеск славы потускнел, а пламя любви угасло… Страшное событие, произошедшее в замке, разрушило счастье Вивьен. Теперь она живет в одиночестве в старинном особняке Барбароссы, храня его секреты. Но в жизни героини появляется молодая горничная Люси.


Кровавая звезда

Генезис «интеллигентской» русофобии Б. Садовской попытался раскрыть в обращенной к эпохе императора Николая I повести «Кровавая звезда», масштабной по содержанию и поставленным вопросам. Повесть эту можно воспринимать в качестве своеобразного пролога к «Шестому часу»; впрочем, она, может быть, и написана как раз с этой целью. Кровавая звезда здесь — «темно-красный пятиугольник» (который после 1917 года большевики сделают своей государственной эмблемой), символ масонских кругов, по сути своей — такова концепция автора — антирусских, антиправославных, антимонархических. В «Кровавой звезде» рассказывается, как идеологам русофобии (иностранцам! — такой акцент важен для автора) удалось вовлечь в свои сети цесаревича Александра, будущего императора-освободителя Александра II.


Гурко. Под стягом Российской империи

О жизни прославленного русского полководца И. В. Гурко (1828–1901) рассказывает новый роман известного писателя-историка Б. Тумасова.


Кузнецов. Опальный адмирал

О прославленном флотоводце, главнокомандующем Военно-морскими силами СССР, адмирале флота Николае Герасимовиче Кузнецове (1902–1974) рассказывает новый роман писателя-историка А. М. Золототрубова.


Скопин-Шуйский. Похищение престола

Новый роман Сергея Мосияша «Похищение престола» — яркое эпическое полотно, достоверно воссоздающее историческую обстановку и политическую атмосферу России в конце XVI — начале XVII вв. В центре повествования — личность молодого талантливого полководца князя М. В. Скопина-Шуйского (1586–1610), мечом отстоявшего единство и независимость Русской земли.


Адмирал Сенявин

Новый исторический роман современного писателя Ивана Фирсова посвящен адмиралу Д. Н. Сенявину (1763–1831), выдающемуся русскому флотоводцу, участнику почти всех войн Александровского времени.