Брошки с Блошки - [7]

Обсуждая несомненные достоинства кота, мы неторопливо спустились со второго этажа, вывернули из двора-колодца через арку и двинулись по улочкам Петроградской стороны, машинально присматриваясь к попадающимся на глаза усатым-полосатым.

Всем им было далеко до нашего Вольки. Тот действительно выдающийся зверь.

Неизвестно, какой он породы. Определенно помесь мейн-куна, но с кем? Я бы предположила, что со сказочным Серым Волком – такой котяра здоровенный и умный, почти говорящий. Тетя Ида подобрала его все на той же Блошке, где Волька чинно сидел на расстеленной газетке, как бы предлагая сам себя. Никаких хозяев при коте не было, и тетушка беспрепятственно увела его с собой.

Несмотря на облагораживающее влияние хозяйки, без устали прививающей хорошие манеры всем вокруг, в полной мере домашним зверь не сделался. Так и остался полудиким – с неистребимой тягой к странствиям по подворотням и крышам, на которые он практически беспрепятственно выбирается через форточку в окне моей светлицы.

День был ясный, солнечный – редкость для Питера. Благосклонно жмурясь на сияющую золотым шпилем Петропавловку по правому борту, мы с тетей чинно доплыли до Александровского парка, спустились в метро и вскоре выбрались из него на станции «Невский проспект», чтобы выйти сразу на канал Грибоедова, где живет Марфинька.

У тетиной давней подружки нет и никогда не было детей, она никому не приносила весомых материальных жертв, всегда жила для себя и, в отличие от тетушки, сохранила родительскую квартиру. Четыре комнаты с кухней, санузлом и балконом в старинном доме на первом этаже, который благодаря высокому цоколю кажется вторым, – роскошные апартаменты! Тетя Ида, заглядывая к подружке в гости, всякий раз сокрушенно вздыхала: ее бывшая квартира, не менее прекрасная, находилась в соседнем доме.

– Вот тут и жили твои предки. – Тетушка и на этот раз притормозила у знакомого здания, кивнула на высокие окна и вздохнула: – Ах, все-таки не следовало мне продавать эту квартиру, уж как-нибудь Миша с Машей справились бы сами в своих заграницах…

– Да что уж теперь об этом, продали – и ладно, главное – все у всех хорошо, – грубовато ответила я, не желая, чтобы тетушка закручинилась. – Идемте, Марфинька небось все окно носом протерла, высматривая нас.

Тетя, конечно же, заранее предупредила подружку о нашем визите, а это означало, что принимать нас будут по полной гостевой программе – с приветственными объятиями-поцелуями, охами-ахами по поводу принесенных гостинцев, чаепитием и застольной беседой.

Я заранее морально готовилась к роли благодарного слушателя: уже знаю, в моем присутствии дамы будут особенно сладострастно предаваться воспоминаниям. Сами-то о себе они давно все знают, а тут – свежие уши, прекрасно подходящие для развешивания на них ностальгической лапши.

– Ну наконец-то, я чайник уже дважды подогревала! – встретив нас в прихожей, проворчала Светочка – не то компаньонка, не то домработница Марфиньки, а может, какая-то дальняя родственница – я не выясняла.

Светочка – дама формата «Фрекен Бок»: рослая, крепкая, неизменно одетая в цветастое платье и фартук с одним большим карманом, из которого она то и дело извлекает что-то ситуативно уместное. Я все жду, когда из него появится детеныш кенгуру – очертаниями фигуры и походкой с подскоком Светочка очень похожа на это австралийское животное.

Возраст Светочки определить сложно, но она старше меня и моложе Марфиньки. Я так думаю, потому что Марфа Ивановна на укоризненное ворчание заботливой Светочки любит заявлять: «Ах, не учи меня, сначала поживи с мое!», а сама Светочка пару раз по случаю говорила то же самое мне.

– Здравствуй, милая, это все на кухню, фрукты немытые. – Тетя Ида, не обращая внимания на привычное ворчание Светочки, указала той на пакет в моей руке, сбросила балетки, сунула ноги в персональные тапочки и посеменила, выжимая из старинного паркета ритмичный музыкальный хруст, в гостиную.

Я с пакетом проследовала за Светочкой в кухню. Хотела помочь ей там, но она угрюмо буркнула:

– Чего удумала? К мадамам иди!

И я пошла к «мадамам».

Марфа Ивановна в честь нашей встречи облачилась во что-то длинное, струящееся, слепяще отблескивающее и навертела на голове тюрбан из шелкового шарфа. Его край, украшенный бисерной бахромой, колыхался над ее плечом, отвлекая внимание от лица. То было бледным, видно, бабуля чувствовала себя неважно, хотя и старалась держаться молодцом – щебетала, как чижик-пыжик. О чем – я не прислушивалась, тетя Ида и одна справлялась с ролью отзывчивой публики, так что я просто сидела, ела плюшки и любовалась «мадамами». Была бы художником – непременно написала бы с натуры жанровое полотно с названием вроде «Кумушки» или «Душеньки-голубушки».

Однако в какой-то момент меня царапнуло нехарактерное обращение: Марфа Ивановна назвала подругу бабушкой Люсей! И тетя Ида, которая слово «бабушка» по отношению к себе любимой не приемлет категорически, не возмутилась, не поправила Марфиньку, а только слабо покривилась.

Я прислушалась и поняла, что дело плохо. Марфинька взахлеб рассказывала «бабушке Люсе», какая это прелесть – капроновые чулки и как жаль, что достать их так трудно. «Бабушка Люся» в ответ делилась лайфхаком, доверительно признаваясь, что ей не раз приходилось имитировать отсутствующие чулки, рисуя стрелки на голенях карандашом для глаз.