Брошенные тексты. Автобиографические записки - [10]

Я сел, лениво оглянулся

и вдруг как будто бы проснулся.

Ее увидел я! Врачей

потом я спрашивал: зачем

в секунду ту я вон не вышел?

Зачем не бросился бежать,

куда глаза глядят, по крышам,

по проводам, по трубам, рвать,

по переулкам — вон, дворами,

прудами, улицами, вниз

по головам, по нервной даме,

поднявшей визг и пьяной вдрызг,

по всем вокруг, по тем, по этим,

бежать, пугая воробьё,

чтоб с вылетающим вон сердцем,

забыть, забыть, забыть ее!

Но я не сделал даже шагу

(так зверь находит западню)

и глядя долго на бумагу,

понять пытался суть меню.

Сложились пятна в буквы, в цифры:

салат из крабов — 800,

в него ткнул пальцем я, и вот,

карандаша стирая грифель,

официант заказ берет.

Сижу-дышу. Она внезапно

встает, идет из-за стола.

О, как она невероятна:

ресницы, губы, ла-ла-ла

ре-фа-диез-ми-соль, всем звукам

не воссоздать красы ее,

лишь «ре», пожалуй, — это руки,

а «фа-диез» — глаза ее.

На мне лица нет. Нет, меня нет.

Вдохнул, поняв, что не дышу,

когда увидел я, как ставит

официант салат: «Прошу».

«Спасибо». — Ем. И ем глазами

ее, сидящую поодаль.

Я ждал ее, мечтал годами,

и день настал, сложился модуль.

Осталась ерунда. Всего-то,

преодолев так метров пять,

к ней подойти и, как по нотам,

беспечно что-нибудь сказать.

К примеру: «Здравствуйте, вам вкусно?»

Бред. Или: «Кстати, вы

сидите прямо ведь под люстрой,

боюсь я, как бы эта люстра

не прилетела с высоты

на ваши дивные черты

и на салат с „морской капустой“».

Какая глупость, я кретин,

мне явно нужен карантин.

А может, так: «Здесь, в ресторане,

стараются, чтоб каждый гость

съел ногу на кости баранью,

вы любите баранью кость?»

Что? Что со мной? Что с моим мозгом?

Что я несу, зачем сижу?

При этом я в нелепой позе

уже стою, нет, подхожу

к столу по центру, за которым

сидят беспечно пять подруг

и что-то обсуждают хором.

Подумал я: «Еще пять сук».

При этом вслух сказал: «Простите,

вы за столом одна сидите?»

У всех подруг (представь яйцо)

так вытянулось в миг лицо,

что вопреки с Луною сходству

в них вдруг открылось благородство

брюлловских, репинских картин.

Но длилось это миг один,

затем все пять забились в крике

и снова стали лунолики.

Я разложу на фразы крик:

«Ты его знаешь? — Нет, не знаю.

— Что за урод? — Поганый фрик,

пошел отсюда, что ты замер?

— Чего стоишь? Давно, похоже,

бутылкою не получал в оскал?

— Знакомая чего-то рожа

у этого говна куска…»

Подруги, посылая к черту

меня (как жаль, что не в постель),

схватив своих пять сумок черных

со знаком золотым Chanel,

отбросив стыд, отбросив стулья,

рванули к выходу. И вот,

стою один. Стою, молчу я,

и думаю насчет… «На, счет», —

официант мне в руку жестко

кладет мой счет, их счет и лист.

Там телефон и два вопроса

(Упс!) от Новосибирска Мисс:

Хочу ль я с ней соединиться?

И не пора ли мне жениться?

* * *

На «Кинотавре» за день до отъезда познакомился с девушкой. «Катя». — «Игорь». — «Очень приятно». — «Очень». Учится в университете, мечтает стать то ли актрисой, то ли продюсером, то ли еще кем-то. На следующий день церемония закрытия фестиваля. Потом вечеринка, радость, разочарование, все, как всегда. Мне надо ехать в аэропорт, вылет в два часа ночи. Прощаемся, я говорю: «Всем пока. Ну, до свидания, Катя». И она мне по-доброму так, восхитительно-нежно говорит: «Ну, все уже, Игорь, звездуйте в Москву!» В самолете весь полет с удовольствием исследую форму ее элегантного предложения.

Примите (ох), примите (ах),

мою элегию в стихах.

И, вас призвав к сердечной трате,

прошу слегка напрячься, Катя.

Вы скажете, что это низко.

Конечно же, есть доля риска

такой вверять бумаге слог,

но, уж простите, я не смог

забыть о вашем предложенье

и, ощущая зуд и жженье

не где расположился пах,

а в воспаленных в миг мозгах

(они в наличьи, к удивленью),

вот мой стишок. Стихосожженье.

Полдня вибрируют в мозгу

твои слова: «Звездуй в Москву».

А мне понять бы все ж хотелось,

с чего б такая скороспелость,

такая, уж простите, спесь?

Я б вышел вон и вышел весь,

и вышел из себя бы, кстати,

но просто интересно, Катя,

нет, правда, интересно, Кать,

что не звездеть с тобой стоять

в кругу таких же звездоболов

я б мог минут, к примеру, пять,

ну, шесть, ну, семь, и все, не боле,

а после двигать на танцпол,

как всякий рядом звездобол,

но нет — «Звездуй». Закрыв свой рот,

поехал я в аэропорт.

Да, кстати, иль некстати, Катя,

но справедливости все ж ради,

замечу я в конце главы —

наш диалог был весь на «вы»,

и вы сказали мне, по сути,

все ж не «звездуй», а лишь «звездуйте»,

что не меняет суть вещей,

но поприятней для ушей.

Надеюсь я, одно из двух:

ваш университетский слух

не покоробил слог мой дерзкий.

Иль дух ваш университетский

позволит вам меня понять,

принять, простить и вновь послать

туда, куда и послан раньше, —

в Москву, в Москву, ну, или дальше.

* * *

Почему-то в местах, куда приходишь с одной лишь целью — утолить голод, как правило, вспыхивает аппетит другого рода. Эта история случилась со мной в «Кофемании». Находится это кафе рядом с Консерваторией, что безусловно возвышает и даже отчасти наполняет музыкальным звучанием все, происходящее в нем.

Что наша жизнь? Судьбы каприз.

Рожденье наше повсеместно

лишь цепь случайностей. Мы из

известного выходим места,

затем блуждаем по местам

уже совсем другого рода,