Брошенная в бездну - [54]

Назан едва не упала от этой мысли и прислонилась к дверному косяку.

– Сами-бей! Умоляю вас, не говорите Несрин, что вы были здесь, – прошептала Назан чуть слышно.

Но он понял эту просьбу по-своему.

– Ну что вы! Не беспокойтесь, дорогая! Разве можно кому-нибудь рассказывать о наших отношениях?

– Отношениях?! – воскликнула Назан. – Каких отношениях?

– То есть я хотел сказать…

– Нет-нет! Между нами нет и не может быть никаких отношений! – Размахивая корзинкой, Назан бросилась на другую сторону улицы. Она перевела дыхание, только добежав до лавки угольщика Касыма.

– Это корзинка матушки Алие, – сразу узнал черномазый угольщик. – А ты кем ей доводишься?

– Племянницей.

– А-а-а! Та самая, что развелась с адвокатом?

В их квартале все говорили об этом.

– Да, но к весне я снова вернусь к нему, – не уверенно пролепетала Назан.

– А ребёнок?

– Он со свекровью и с мужем.

– Эх, доченька! – вздохнул угольщик. – Все говорят, что тебя обманом выкурили из дому. Женщина неразумная! Ну кто же бросает ребёнка, вещи?.. Сколько тебе угля-то?

– Сколько войдёт.

Угольщик наполнил корзинку и поставил её на весы. А Назан с замиранием сердца выглянула на улицу. Слава аллаху, Сами не подошёл к лавке, но у порога уже собралась толпа.

Закутанные в чаршафы женщины и любопытные девчонки ждали, когда выйдет Назан. Может, тот мужчина вовсе ей незнаком? Все хотели убедиться, заговорит ли он с ней опять.

– Смотрите, смотрите – говорит… – зашептали женщины, увидев, как Сами подошёл к Назан.

– Да кто же ей этот мужчина?

– И чего тут не знать, любовник её, стало быть.

– Чей, чей любовник? Дайте-ка взглянуть, – высунулся из двери угольщик.

Посмотрев на Сами, он многозначительно подмигнул женщинам и, проведя чёрной от угля ладонью по усам, хмыкнул.

– Теперь понятно, что за птица эта Назан. Наверно, она и там крутила. Кабы не так, разве адвокат развёлся бы с ней?

Угольщик вытащил из кармана табакерку и, сворачивая толстую цигарку, подумал: «Если она пошла по рукам, так почему бы и мне не пользоваться? Что у меня меньше монет, чем у тех лоботрясов, которые к ней шляются? И с чего это к нам повадились чужаки? Неужто в нашем квартале вся молодёжь повымерла? Да куда же запропастились Акула-Ихсан и Волк-Джеляль?»

Под вечер, когда снег падал на землю крупными хлопьями, появился рыбак Ихсан. Касым выскочил на крыльцо и закричал ему вслед:

– Боишься войти?

Огромный, широкоплечий Ихсан остановился, засунув руки в карманы саржевых брюк.

– Видно, тебе мешают рога, – сказал угольщик, поддразнивая парня.

– Что? – удивился рыбак, проведя рукой по своим тонким усикам. Он вошёл в лавку, пододвинул к себе плетёную скамеечку и сел.

– Дожили мы, что называется, до весёлых дней, – сказал, протягивая ему табакерку, Касым. – Племянница-то нашей матушки Алие начала приводить в дом ухажёров!

Ихсан хорошо знал матушку Алие, но её племянницы ещё не видел. На днях он, правда, слышал что-то о ней от Волка-Джеляля. Муж у неё вроде адвокат какой-то был…

– У этой женщины, Ихсан, – сказал угольщик, – руки белее хлопка. Как увидел я её, аж в голове все закружилось… А какой у неё перстень!

Ихсан продолжал спокойно курить. Наконец он поднял голову:

– Так говоришь, ухажёра привела? А что это за тип?

– С виду вроде бы из господ. Одет с иголочки!

Ихсана взорвало, словно ему было нанесено оскорбление. «Вот это действительно дожили! Стоило уйти на три дня в море, как в квартал повадились какие-то типы. Да перемерли мы все, что ли?» – распалял он сам себя, а вслух сказал:

– Эта матушка Алие только и думает, как бы подшибить деньгу. Ничем не побрезгует, чёртова ведьма!

Плотно закутавшись в шаль, матушка Алие ожидала трамвая. В руках у неё были покупки – пирзола и халва с фисташками. Порывистый ветер бил в лицо колючими снежинками.

На трамвайной остановке, пытаясь согреться, топтались пассажиры – рабочие и работницы, торговцы с лотками, дети. При каждом порыве ледяного ветра воздух оглашался проклятиями и стонами толпы.

Матушка Алие не замечала холода, не слыхала ни шума, ни грязной ругани. Она жила в мире грёз. Когда Назан согласится, они сразу купят несколько чулочных машин и пока поставят их прямо в комнате. Хозяин дома не будет против. Достаточно сунуть этому старому скряге несколько курушей, и он становится сговорчивым. Жильцы, конечно, начнут жаловаться: «Машины шумят!», «Покою нет!» Но на них можно не обращать внимания! Тем, кто будет недоволен, хозяин быстро укажет на дверь. Кое-кто, пожалуй, съедет с квартиры, а остальные подожмут хвост и будут молчать. «Ах, – думала матушка Алие, – если уж луна за мной пойдёт, так звёзды сами прицепятся…»

Подошёл трамвай. Матушка Алие ринулась было к входной двери, но какие-то парни оттеснили её.

– Как вам не стыдно! Совсем перестали почитать старших! – кричала матушка Алие, пытаясь уцепиться за поручень.

Вагон быстро набился до отказа.

Простояв всю дорогу на ногах, вконец уставшая матушка Алие с трудом протолкалась к двери и вышла на площади Бейязит. Она поправила съехавшую шаль, поплотнее закуталась и зашагала к дому.

– Сегодня вы очень задержались, тётушка, – сказала Назан, встречая её в дверях и забирая из рук свёртки.