Броневые отвалы - [3]

Чрезвычайный налог, повинности разные чуть не один раскладал. Другие боялись.

Однако телят и коней кулаковых от Степана приняли. Работать стали после разгрома усадьбы. На генерала Кручилова большую злобу питали. Усадьба к тому же богатая. Повесили обществом. Вперед язык гвоздем к подбородку прибили. Ругаться, сволочь, любил.

Усадьбу в щепки. Кирпич из погреба выбрали. Годится печки лепить.

Степан хотя верховодил — рук к добру не прикладывал. Хотел трубу самоварную, было, да посмотрел — прогоревшая — плюнул.

И Степана побили. На охоте поймали. Из своего же комитета ребята. Побили и пригрозили:

— Рук не прикладывал… Небось, не выдашь коли. На трубу поплевал, а золото де генеральское?..

— Его поди с пуд…

— Убьем, подлюга!

Сослуживец по фронту старший унтер Козлов жостко добавил:

— И вообче — ни тебе в комитете старшим. Как ты был до войны буржувазом. Теперь-от глиной к лаптям.

Степан с побоев покашливать стал. Пол в кровавой харкотине. Стелит как пятаками. И была Арише, сестре, революция — кашлем Степановым.

Его ушли из комбеда.

Заверховодил Козлов.

На Степана налоги:

— Укрыться думаешь, жога? Отдай золото в обчую. — Вынь…

…Сила в пыль, в ветерок. Потоньшали ломти на столе. Щи забыли о мясе.

К тому же была революция не только кашлем Степановым. О царе мужики позабыли. Тонули избы в реках самогонных. Звенели улицы гамом гармоник. Туго ржали поля.

Да влетела негаданно гайным галопом в Сырью Музгу опричина царская. Тряхнула голову сырье-музгицам. Пели «Боже царя»… Служили молебны.

Повесили белые на церковных воротах Степана. По доносу. Козлов доносил:

— Всю округу на генерала Кручилова поднял. Сколько золота ухоронил. В большевиках.

Сначала пытали:

— Простим как повинишься.

— Дай, Кирей, ему крест. Приложись и золото на стол — отпустим.

Приложиться Степан приложился:

— Кресту перечить не смею. А золото рад бы, да нет. Не брал. С коленки не выскребешь.

Отец Кирей поморщился-было, что на церковных воротах, да во-время смолк.

Козлова белые старостой.

Мать Аришину в погреб.

Аришу к вахмистру:

— Золото где схоронили?

До вечера мучил. А вечером:

— Ладно, золото к чорту. Дороже золота девка. Не девка — угар.

У девки — окроме угара, рука каленою сталью. По морде смазала вахмистра.

Кучеряжиться будешь — к брату парой впрягу. Найдется место и матери.

И повесил бы. Только сдалась. Медком на губы стекла. А когда после горьких засосов по-офицерски приладился, чтобы до главного — сбрую тайную вахмистра цепкой ладонью… Да так хватанула.

Крякнул и захрапел.

Додушила за горло.

Махнула через окно. К дому тихо ползком. К погребу. В избе гармоника. Дым колуном. Дух угарной попойки. Бабье.

Руки в дрожь. Еле справилась с кольцами. Веревка путалась в пальцах. Крепкая, не разогнешь. Вынула щиколду.

Мать очнулась не сразу. Долго не узнавала Аришу. Думала снова мучители. Полчаса как ушли. Не пощадили старухи.

Оледеневшая еле выползла на верх за дочерью. Задыхаясь, бежали в поле. И через лес.

Отрезали верст восемнадцать. К утру в Журавлевке спрятали добрые. Качались головы. Плавали охи. Жалели наперебой.

Белых выбил красногвардейский отряд. Но домой не вернулась Ариша. В Журавлевке красногвардейский начальник — комиссар Колтычев. Дубок парняга. Тяпнул белых — только и видели. Угнал за Горловку — верст шестьдесят. Там на зубы другого отряда.

Вернулся формировать эскадроны. Недели две простоял. И в Журавлевке с Аришей.

Для Ариши эти недели — гвозди горячие. Жгли и кололи. Закаруселил Степан. Степаном звали, как брата. И были кудри Степана как кипяток и грудь широка как крыша.

Да и то красавец Степан. Никуда от Степана. На што Андрюшенька был, перед Степаном — соха перед плугом.

Мать за радость дочернюю помолодела. Одна приехала в Сырью Музгу — от дома только курятник. — Отец Андрея к себе перезвал:

— Все одно доживать. Оба убитые. Тошнехонько мне одному.

Ариша им присудила:

— Куды бы ей окромя. Лучше не выдумать.

И укатила с любовником с конным отрядом на юг.

* * *

Бились с Красновым. Ариша в передовушках сестрой. Впервые свет оглядела. Хотелось много понять и увидеть. Но было не до того.

Что раньше девка видала?

Была деревня увязшая в зелень лесов, с ножом речонки в груди. Были зимы, когда изнывать от прялки и сини в окне. Июлями ныла спина от работы. По лесу и за речкой бродили красные тени коров. Весной мычали и рвались быки. Ноги путались в травах. Щеки резал соком вишневым румянец. Тогда тоской уплывала в себя. Себя чуяла остро. Сама собой тосковала. И тоской делилась с Андреем.

Ему Ариша дарила духмянный пыл изгоравших грудей. Девичьи первые бреды ни про чего.

И, точно под топором, упала и провалилась деревня. Аришу взмыло и понесло. Отвалом по косогорам с пути сметались станицы. Летели бешено станции. На дыбы вставали броневики и вагоны. Рухались под полотно и в бока паровозы. Ржавели, точно селедки, в полях стаканы снарядов. Люди плыли стадами. Мельтешили — на таратайках, верхами, в тачанках, в телятниках, на верблюдах.

Городов Ариша проехала много. Впервые были ей врытые в небо дома. Корпуса заводов и фабрик. Трамваи были похожи на гусениц. Автомобили казались жуками. Все было гигантских размеров. Арише было не охватить. Города, испещренные красками крыш, словно крылись цветным одеялом. Магазинные окна вставали саженями. Ковались улицы камнем. Гнали грохоты круглые сутки. И ночами слепил ее свет от электрических дынь на столбах.