Броненосец «Анюта» - [8]

И еще почему-то вспоминалась Кутовому Лизавета Сергеевна, сварливая и желчная жена добрейшего забулдыги-штейгера Пискарева. За глаза ее называли «штейгериха», а то и просто «язва». И когда произносили слово «язва», то все сразу знали, о ком идет речь. Лизавета Сергеевна приходила по вечерам, когда она могла застать самого Василия Афанасьевича. Каждый раз она приносила ему одну и ту же жалобу на Костю: Костя воровал яблоки из ее сада.

Нажаловавшись, штейгериха кидала торжествующий взгляд на Костю и уходила. Кутовой вежливо провожал ее до дверей и запирал их на ключ. Тем самым Косте отрезался путь отступления на улицу. Потом Кутовой со зловещим видом снимал с себя ремень и начинал гоняться вокруг стола за своим преступным сыном.

Костя был, как мы уже упоминали выше, футболист, ловкий и увертливый правый бек, и поймать его было трудно, но не невозможно. От матери своей Костя спасения не ждал. Когда-то, лет семи, на самой заре своей хищнической деятельности, он попробовал однажды воздействовать на ее материнское сердце. Он возопил: «мамо, ратуйте!»-таким голосом, что и камень разжалобился бы. Но Настя, скрепя сердце, промолчала. С тех пор Костя в таких случаях полагался только на свои ноги, стараясь во что бы то ни стало выиграть время: авось кто-нибудь постучится. Гости становились в такой момент единственной его надеждой. Но если гостей не было, то быстрые ноги и ловкость Косте не помогали. Запыхавшийся от погони отец семейства, Василий Афанасьевич Кутовой, мощной рукой вытаскивал из-под стола или кровати залезшего туда в отчаянии Костю, клал своего первенца к себе на колени и безжалостно отсчитывал ремнем десять ударов, приговаривая:

- Ну в кого он, я вас спрашиваю, уродился?

Увы, нет на свете справедливых отцов! Косте ничего не стоило бы сообщить своему разгневанному родителю, в кого он уродился. Дедушка Афанасий Иванович не раз вспоминал, как он за те же преступления, совершенные, кстати говоря, в том же саду, нещадно порол своего сыночка Васю.

Но Костя понимал, что такие напоминания ни к чему хорошему не приведут, и поэтому во время экзекуции только сопел, прощения не просил, не унижался, держал себя стойко и, насколько это было возможно в его прискорбном положении, даже независимо.

- Ничего не скажешь, - усмехнулся Кутовой, продолжая усердно наблюдать за водой и воздухом, - гордый пацан. Вырастет, человеком будет.

Что же будет с Костей, если он - Василий Кутовой - погибнет на войне? Деда Афанасия Ивановича немцы расстреляли вместе с двумя сыновьями Пискарева за то, что они подорвали копёр на родной шахте. Бабка не то с горя, не то с голоду умерла. Это ему известно. Ему об этом сообщил письмом с Южного фронта младший брат Сережа - капитан-танкист. А тому рассказывал пришедший из-за линии фронта знакомый шахтер-партизан. Он же рассказал, что Настя с Костей куда-то уехали, эвакуировались, а куда именно, никто толком не знал. Кто говорил - на Кубань, а кто - в Сибирь. А может быть, на Волгу. Как они туда добрались в эти незнакомые края и добрались ли? Без денег, без родных, как птицы небесные. А может быть, их эшелон фрицы разбомбили? А если Настя с Костей и доехали благополучно, то как они проживут до конца войны - одинокая женщина с пацаном, и как они потом доберутся назад, на родину, в Донбасс, и кто их там встретит, и как они там устроятся, - вдова с сироткой?

Каждый раз, когда Кутового начинали одолевать эти грустные мысли, он утешал себя: «Ничего! Добрые люди не оставят семью погибшего моряка. Да и сама Настя очень даже неглупая женщина. Не пропадут!»

Так он думал и вчера, когда они еще лежали на той сопочке и считали, что доживают последний час жизни.

Но сейчас, когда ему с товарищами удалось из-под самого носа фрицев уйти в открытое море и особенно после того, как они - шуточки сказать! - потопили фашистский торпедный катер, Кутовой был уже твердо убежден, что вернется с войны живым и здоровым. «Ого! - думал он, улыбаясь своим мыслям. - Все в лучшем виде образуется. А Костю будем учить на морского командира».

Только что пришедшая ему в голову прекрасная идея - готовить Костю в морские командиры - так понравилась Кутовому и повлекла за собой столько других мыслей, что он не заметил, как Аклеев, отодрав половину крыши лимузина, внезапно прекратил работу и пришел к нему на корму.

- Кутовой! - тихо промолвил Аклеев, и Кутовой даже вздрогнул от неожиданности. - Ты ничего не заметил?

- А что? - встрепенулся виновато Кутовой. - Самолетов вроде не видать… И ничего такого другого тоже…

- Тебе не кажется, - еще тише промолвил Аклеев, покосившись на впавшего в полузабытье Степана Вернивечера, - тебе не кажется, что нас несет к берегу?

В сущности, ничего удивительного не случилось. Ветер мог быть мористый, а мог быть и тот, что сейчас с мягкой настойчивостью палача, которому некуда спешить, подталкивал лимузин все ближе и ближе к немцам, к гибели.

До берега было еще далеко. Он виднелся, вернее, угадывался на самом горизонте - тонкий, рыжеватый, волнистый краешек необъятного купола голубого неба.

- Если не усилится, - промолвил Аклеев, проделав в уме какие-то вычисления, - то как раз к вечеру нас и прибьет к берегу. У тебя все диски набиты?