Бродячий труп - [7]

Она встала, словно собралась уходить, но не ушла.

Я еще раньше обратил внимание на большие пуговицы на ее плаще, но под ними была молния. Она расстегнула ее и выскользнула из плаща в белых юбке и блузке. Юбка была сильно смята, а блузка — разорвана и бесстыже обнажала ее груди.

Бюстгальтер был разорван посередине, и его розовые кружева виднелись в дыре блузки. Одна большая, высокая упругая грудь высовывалась наружу.

Это меня шокировало. Несколько секунд от неожиданности я просто пялился, потом пришел в себя и медленно проговорил:

— Ничего не получится, детка. Эта хохма стара как...

— Еще как получится, — решительно произнесла она.

Она снова села на диван, положив рядом белый плащ и держа руку в одном из его карманов. Только не говорите мне, подумал я, что у нее там одна из папочкиных пушек.

Я склонился в ее сторону, и она быстро проговорила:

— Не надо. Даже не пытайтесь притронуться ко мне. Я закричу!

— Не сомневаюсь.

— Я могу кричать громче всех.

— И в этом я не сомневаюсь. Все равно ничего не получится.

— Обязательно получится, — она вынула руку из кармана плаща. Это оказалась не пушка, а розовые трусики. И тоже порванные. Не сильно, немного сверху. Она швырнула их на край дивана.

Я, видимо, пошевельнулся, потому что она подняла обе руки к лицу и широко раскрыла рот.

— Подождите, — воскликнул я. Мне нужно было подумать.

Она улыбнулась. Без шуток, улыбка была чудесной.

— Я читала все о том случае, — ехидно проронила она, — как и миллионы других.

— Вы прекрасно знаете, черт побери...

— Я убеждена, что вы этого не делали. И многие тоже. Большинство. Но не все. А теперь многие поверят в вашу виновность, Очень многие. Я все продумала, посвятив плану весь вечер. С того момента, когда они пытались убить папочку.

Я постарался сообразить, что сказать, но ничего не приходило в голову. Нечаянно бросил взгляд на дверь.

— Вы ведь закрылись? Вот будет здорово! Если я закричу, они прибегут и найдут дверь запертой. А я такая растерянная...

Я открыл, потом закрыл рот, так и не придумав ответа. Но когда-нибудь я додумаюсь. Это не могло быть таким уж сложным. Это маленькое чудовище ничего не добьется своим шантажом. Только не со мной.

Она продолжила, все еще улыбаясь:

— Конечно, мистер Скотт, вы можете попытаться силой надеть трусики на меня. Может, это и выручит. Я же буду сопротивляться и кричать, кричать, кричать. И когда они увидят, как я борюсь с вами в таком виде...

Она могла не вдаваться в детали. Поверите ли вы мне, что рот, наполненный горячей слюной, высыхает за какие-то три секунды? Я пытался проглотить ком в горле и чуть не проглотил язык.

Она меня достала!

Да, мне будет нелегко. Будет скандал, наверняка большие заголовки в газетах. Но я как-нибудь переживу это.

— Давайте, орите, — сказал я. — Когда затихнет эхо, я начну работать над вашим папочкой. Пройдет немного времени, и он будет гнить в Кью.

— Кью это Сан-Квентин?

Ага, она знала жаргон. Почему бы и нет?

Я начал вставать с пуфа.

Она не закричала. Пока. Взамен она сказала:

— В эту—то тюрьму вы и отправитесь, мистер Скотт. Мне только семнадцать. И они обязательно засадят вас в Сан-Квентин. Если папочка не убьет вас. И все остальные люди...

Она продолжала говорить, но я уже не слушал. На самом деле я пропустил почти всю ее тираду.

Как уже было сказано, я начал подниматься с дивана. Но только начал. В критический момент я замер в согнутом положении.

Медленно, но до меня дошло.

В действительности я услышал лишь «...надцать».

Девятнадцать? Нет.

Восемнадцать? Тоже нет.

Я замер в полусогнутом состоянии и попросил:

— Не кричи, Не произноси ни звука. Минутку. Сейчас я соображу. Но не кричи.

Семнадцать. Вот, что она сказала. Точно. В этом я был уверен в тот самый момент, когда она произнесла это слово. Но вся моя нервная система должна была восстановиться, прийти в себя, запульсировать вновь, прежде чем я осмелился бы посмотреть правде в лицо.

— Детка, — пролепетал я. — Именно детка. Тебе только...

— Семнадцать, — договорила она за меня. — Восемнадцать мне исполнится только через двадцать два дня.

— Великолепно. Замечательно. О, мама!

— Вы нормально себя чувствуете, мистер Скотт?

— Конечно. Никогда в жизни не чувствовал себя более больным, вот и все.

— Вы ведь против, чтобы я сказала папочке, что вы приставали ко мне?

— Пожалуй, да.

— Или рассказала это толпе? Или закричала?

— Да, разумеется, да, — я сделал паузу. — Ты же не захочешь, чтобы твой папочка убил меня или чтобы меня растерзала взбесившаяся толпа?

Медленно я вернулся обратно на пуф. Моя спина окаменела от слишком долгого стояния.

— Ладно, Зазу, — тупо проговорил я. — Я так полагаю: когда твой папочка откинет копыта, ты станешь бугром в его шайке.

— Возможно.

Она улыбнулась, а я нахмурился.

Ты, черт возьми, подумала обо всем, моя сладкая. Мне вот что пришло в голову: ты случайно не напала на бедного маленького мальчика.... А, забудь об этом. Мне совсем не нравилась ее улыбка. И не желал я этого знать. Я хотел мартини.

Мартини — Сивана. О ней я тоже мог забыть.

Моя жизнь превратилась в руины.

— Очень сожалею, мистер Скотт. Очень. Но я должна думать о папочке. Я очень люблю своего папочку, мистер Скотт.