Она мучительно долго прижималась ко мне, что-то шептала, и ее мягкие губы касались моей шеи. Ни слова о любви, одни непристойности. Но у нее просто не могло быть быть слов о любви.
Последняя рябь эмоций дрожью пронеслась по ее плоти. Она расслабилась, отвернулась от меня и тихо лежала, разметав темные волосы по подушке. Ее длинное тело казалось таким же белым, как простыня. Без малейшего следа неловкости от своей наготы она откинулась на спину и посмотрела на меня темными глазами. Ей нечего было сказать. Мы вообще редко говорили о чем-то. Ее глаза закрылись, и через мгновение она заснула.
Неделю назад мы встретились в баре на одном из бульваров Лос-Анджелеса. После первых многозначительных взглядов и слов все обрело смысл — такой же ясный и острый, как кинжал, извлеченный из ножен. Почти автоматически мы пошли ко мне. Так было в первый раз — и тоже после обеда, — так было сейчас и будет через неделю, а я по-прежнему ничего о ней не знал.
Ее звали Глэдис, возраст около тридцати, замужем. Вот почти и все — разве что с самого начала она показалась мне немного знакомой, как будто я встречал ее раньше. Она ни словом не обмолвилась о доме и семье. Иногда мне чудилось, что ей под силу говорить только об одном.
Наступал вечер, и солнечный свет косо проникал сквозь венецианские шторы соей спальной, забрызгав пушистыми полосами желтых теплых теней ее сочное тело. Я смотрел на обнаженную женщину почти без интереса и с легким отвращением, которое иногда испытываешь к предмету страсти, когда сама страсть уже утолена. Вероятно, к этому примешивалось что-то еще — она не нравилась мне. Ее тело волновало и возбуждало меня, но на самом деле она мне не нравилась.
Глэдис лежала тихо и спокойно. Лишь равномерное дыхание покачивало эти буйные тяжелые линии зрелости. При каждом медленном вдохе теплая крупная грудь чуть вздрагивала, а нежная женственная округлость живота слегка вздымалась и опадала. Даже во сне она казалась жадной и хищной. Глэдис всегда напоминала мне растения, которые хватают жучков и мошек и пожирают их.
Я принял душ и почти оделся, когда она проснулась. Глэдис томно, по-кошачьи, потянулась.
— Марк, — прошептала она, — я просто умираю от желания. И ничто другое не помогает.
— Ты это уже говорила. Лучше одевайся.
Она тихо рассмеялась.
— Зачем тратить время, милый? Иди сюда.
— Уже поздно.
— Нет, не поздно.
Я затянул узел на галстуке, затолкал его под воротник, затем пристегнул кобуру и пошевелил плечами в костюме.
— Ну что случилось, Марк?
— Я тебе все сказал. Уже поздно.
На моих часах перевалило за шесть.
— Ты никогда не оставалась так долго.
— Хорошо, пусть это будет впервые.
— Нет, не будет.
Я подошел и сел на край постели.
— Слушай, Глэдис, тебе прекрасно известно, в чем тут дело. Мне это не по душе. Мне это вообще не нравится.
Она подняла левую руку и медленно провела пальцем между своих грудей, а потом по белому холмику живота.
— Значит, тебе это не нравится? — спросила она, улыбаясь.
— Мне неприятно красть тебя у кого-то, прятаться, не зная, кто ты и где живешь. Я тебе говорил, что чувствую… Я чувствую, что не имею на это права.
Она засмеялась.
— Мы взрослые люди. Между нами нет любви, и мы знаем это. Но нам хорошо вместе, правда?
— Я не уверен, Глэдис. Я не уверен, что вообще нравлюсь тебе.
Это ее не беспокоило. Она снова засмеялась, приподнялась на локте и посмотрела на меня.
— Ты мне никогда не нравился.
Она окинула взглядом мое тело.
— Я даже не могу понять, что нашла в тебе. Какие-то шесть футов дерьма. Темные вьющиеся волосы, коричневые глаза, довольно красивый нос, ямочка на квадратном подбородке, как у Кэри Гранта. Тебе бы следовало быть домоседом, и жаль, что это не так, Марк. Я даже не скажу, что ты интересный.
Она положила руку мне на колено, усмехнулась и произнесла сквозь зубы:
— Просто не знаю, что я в тебе нашла.
Я тоже усмехнулся в ответ.
— Мне-то, черт возьми, ясно, что ты во мне нашла. А теперь поднимайся, детка, и запихивай себя в штаны.
Она встала, но, подойдя, села мне на колени. Я замотал головой.
— Давай серьезно, Глэдис. Тебе пора уходить.
— Мне кажется, я останусь.
— Тогда я спрошу тебя кое о чем. У тебя есть супруг и, откуда мне знать, может, около десятка детей. Неужели муж с тобой не спит? Неужели ты хотя бы иногда не чувствуешь себя мерзкой тварью?
— Ради Бога, Марк. Ты не мог бы забыть на час этого старого козла? Для частного детектива и холостяка ты выдаешь какие-то странные детские замечания. Почему бы тебе не излить эту идиотскую мораль где-нибудь в другом месте? Но если тебе от этого станет легче, давай сходим в воскресенье в церковь.
Она замолчала, на ее губах заиграла милая улыбка, и руки обвили мою шею.
— Нет, Марк, больше ничего не говори.
— Ради Бога, Глэдис.
Я оттолкнул ее от себя. Она молчала несколько секунд, потом мягко спросила:
— А завтра, Марк?
— Не знаю. Наверное, нет. Даже частные детективы должны когда-то работать.
— Завтра вечером, — прошептала она. — Я могла бы выбраться.
— Ты хочешь сказать, выскользнуть тайком, как змея?
Она придвинулась ко мне, приподняла мою ладонь и провела ею по своей соблазнительной груди.
