Бродячая жизнь - [2]

Мы шли цѣпью и щупали ногами почву. Желая найти хорошее мѣсто для отдыха; я легъ на животъ, подперъ голову руками и такъ задремалъ.

Вдругъ Іецъ будитъ насъ; за послѣднія недѣли онъ совсѣмъ отвыкъ отъ сна и теперь не можетъ уснуть.

— Эй, люди, пора вставать! — кричитъ онъ.

Испуганные и сонные мы вскакиваемъ съ мѣста; намъ не грозитъ никакой опасности, не слышно погони, вокругъ насъ царитъ полная тишина. Гунтлей ругается и утверждаетъ, что будить насъ такъ рано было совершенно напрасно. Іецъ возражаетъ:

— Намъ нужно уходить отсюда. Вокругъ насъ лежитъ бѣлый иней. Смотритель можетъ напасть на наши слѣды, и такъ какъ онъ ѣздитъ верхомъ, то онъ можетъ легко насъ нагнать.

— Ну, а что же дальше? — спросилъ Гунтлей. — Мы его пристрѣлимъ.

— Но онъ можетъ насъ раньше застрѣлить, — возразилъ Іецъ.

Тогда мы опять побрели на сѣверъ. Съ правой стороны неба стало проясняться, сонъ подкрѣпилъ насъ, такъ что мы стали бодрѣе; даже Іецъ, не спавшій совсѣмъ, казался крѣпче, онъ шелъ прямо и спотыкался рѣже, идя по неровному лугу.

— Теперь они проснулись, — сказалъ Іецъ. Онъ узналъ это по небу. Нѣсколько минутъ спустя онъ сказалъ:- Теперь они завтракаютъ. А теперь спрашиваютъ о насъ.

Мы пошли невольно всѣ трое быстрѣе.

— Теперь смотритель вышелъ и ищетъ насъ, — проговорилъ Іецъ.

Я слышалъ, какъ билось мое сердце.

— Придержи языкъ, — воскликнулъ Гунтлей. — Не можешь ли ты поменьше тараторить и, лучше всего, совсѣмъ замолчать?

— Ему придется мчаться во-всю, если онъ захочетъ теперь насъ догнать, — сказалъ я, желаю поддержать свое мужество.

— Да, ты правъ, — сказалъ Гунтлей. — Ему ни за что насъ не догнать.

Увѣренность Гунтлея была очень велика; вскорѣ мы услыхали, какъ онъ началъ уплетать украденную провизію. Становилось все свѣтлѣе и свѣтлѣе, и наконецъ взошло солнце. Іецъ остановился и оглядѣлся кругомъ; ничего не было видно, ни всадника, ни живого существа. Никакого жилища, ни единаго дерева не было на этомъ безконечно громадномъ пространствѣ. Іецъ сказалъ:

— Теперь мы пойдемъ по направленію къ востоку. Солнце вскорѣ окончательно высушитъ наши слѣды, но если мы будемъ держаться того же направленія, смотритель можетъ насъ еще нагнать.

— Ты правъ, — сказалъ Гунтлей опять. — Пустъ онъ ѣдетъ на сѣверъ, онъ насъ тамъ не найдетъ.

Мы прошли еще добрыхъ полтора часа и едва держались на ногахъ отъ усталости. По мѣрѣ того, какъ всходило солнце, оно пригрѣвало все сильнѣй и, наконецъ, совершенно высушило траву. Было, вѣроятно, часовъ семь — восемь утра, и мы легли отдохнуть.

Я былъ переутомленъ и не могъ уснуть, я сѣлъ и сталъ разглядывать своихъ спутниковъ. Бродяга Іецъ былъ худъ, съ темнымъ цвѣтомъ лица; у него были узкія, гибкія руки и плечи. Богъ-вѣсть сколько профессій онъ перемѣнилъ передъ этимъ для того, чтобы, наконецъ, имѣть возможность бродить, вѣчно бродитъ и вести жизнь босяка, наполненную приключеніями. Въ бытность свою морякомъ онъ изучилъ компасъ, онъ имѣлъ кое-какія понятія о торговлѣ и, быть-можетъ, служилъ въ одной изъ городскихъ лавокъ. Онъ былъ услужливый товарищъ: когда ночью онъ сказалъ, что усталъ и не въ состояніи больше итти, оказалось, что онъ это сдѣлалъ для того, чтобы дать намъ возможность вздремнуть, а самъ онъ бодрствовалъ.

Гунтлей былъ гораздо выше и дороднѣе Іеца. Повидимому, судьба обошлась съ нимъ круто; какъ-то однажды во время разговора на фермѣ, когда мы были свободны въ виду того, что лилъ дождь, онъ сталъ горячо соболѣзновать мужу «имѣющему невѣрную жену». «Если ты ее не любишь, убей ее! — сказалъ онъ, — но если ты ее любишь — то скорби о ней всю жизнь, а самъ сдѣлайся никуда негоднымъ отребьемъ». Очевидно, Гунтлей видалъ лучшіе дни, но теперь онъ былъ безнадежнымъ пьяницей и по образу своихъ мыслей обратился въ хитрую лису. У него были кроткіе, отвратительные глаза, на которые противно было смотрѣть. Подъ жилеткой онъ носилъ постоянно старую шелковую фуфайку, которая отъ времени сдѣлалась такого же коричневаго цвѣта, какъ и его кожа, и составляла съ нимъ одно цѣлое. Съ перваго взгляда казалось, что онъ обнаженъ до самаго пояса. Такъ какъ онъ по силѣ превосходилъ насъ всѣхъ, то пользовался въ нашемъ кругу большимъ уваженіемъ. Солнце имѣло свое дѣйствіе, и я мало-помало засыпаю. Въ высокой травѣ шуршитъ вѣтерокъ…

III

Но это былъ очень неспокойный сонъ, нѣсколько разъ я вскакивалъ и кричалъ, но потомъ ложился опять, когда я видѣлъ, гдѣ я нахожусь. Іецъ говорилъ каждый разъ: «Спи спокойно, Нутъ».

Когда я проснулся совсѣмъ, былъ уже день, мои оба товарища сидѣли и закусывали. Они говорили о томъ, что мы не взяли своего жалованья, и за тѣ четыре недѣли, которыя мы отработали на фермѣ, мы ничего не получили…

— Когда я объ этомъ подумаю, мнѣ хочется вернуться на ферму и сжечь ее, — сказалъ Гунтлей.

Они поглощали невѣроятное количество провіанта, не думая о томъ, что слѣдовало бы быть экономными въ виду предстоящаго путешествія. Такъ какъ у меня была своя порція мяса, то я взялъ только немного хлѣба у Іеца. Теперь у каждаго былъ свой запасъ.

Подкрѣпившись, мы продолжали наше путешествіе. Солнце сильно опустилось, на нашъ взглядъ было часа четыре, половина пятаго, когда мы двинулись въ путь. Мы попрежнему держались сѣвера, чтобы попасть на полотно желѣзной дороги.