Бриллианты в шампанском - [44]

— Приехали, — известил Лев. Движения его были собранны и четки. Спокойствие, за которым скрывалось равнодушие, в этот миг овладело им. Теперь он был уверен в своих силах. Было не до ехидства, ерничанья и злобы. Он добился того, чего хотел: Лера целиком и полностью оказалась в его руках. Паншин открыл двери, помог выйти Лере и стал вытаскивать из машины начинающий уже коченеть труп.

— Чего стоишь? Давай помогай! — незло бросил он. — Наделала дел, расхлебывай теперь за тебя. — Он залез внутрь машины и уже оттуда стал выталкивать тело наружу. Лера взяла Сашу за ноги, Лев подхватил его под мышки, и они пошли, спотыкаясь о разбитые ведра, битый кирпич, искореженную арматуру. Лера споткнулась и выпустила брючину из рук. Нога пару раз ударилась о камни и безжизненно упала. Вторая выскользнула тоже, и нижняя часть тела опустилась на мусор. Паншин с укоризной посмотрел на нее и опустил верхнюю часть. Она встала на колени и поправила свернутую набок голову. Потом достала из кармана расческу и стала приглаживать Сашины волосы. Прядки слиплись и не поддавались. Потом поправила воротничок рубашки, одернула куртку. Она еле слышно зашептала про себя какие-то слова, и Паншин наклонился над ней, прислушиваясь. Ее бормотание было похоже на причитание, так, наверное, в старину оплакивали покойника. Странные слова, устаревшие словосочетания выплескивались из нее на этом поле тлена.

— Сокол ты мой ясный, на кого же ты меня покинул? Как же я жить без тебя буду? Без доброты твоей, без любви твоей? Что же я наделала, господи? Я же своими руками убила мальчика моего. Разрывается сердце мое от горя, седеют мои волосы, не хочу я жить больше! Как же долго я тебя ждала! Самого лучшего! Единственного! Любимого! Господи! За что ты меня так покарал? Рвется сердце мое на части. Как же мне дальше жить с сознанием содеянного? Сашенька! Любимый мой! — уже на крик кричала она на всю свалку.

— Хватит! — пришикнул на нее Паншин. — Вдруг сторожа услышат. Иди к машине, я сейчас.

— Лопату. Почему не взяли лопату? — размазывая слезы, спрашивала Лера. — Поищи в багажнике. Давай похороним его по-человечески.

— Нельзя! Иначе не найдут. А так найдут и сами похоронят. Опознают. Документы-то при нем. На кладбище похоронят, не на свалке. Хоть будет тебе куда прийти. Давай, давай! Иди к машине. — Он приподнял Леру и подтолкнул в сторону дороги.

— Нет! — снова во весь голос закричала она. — Сашенька! Любимый мой! Грех-то какой! Что ж я, как нелюдь, тебя на свалке бросаю! Прости меня, Сашенька! Умоляю! — И она рухнула на колени, порвав колготки, и стала биться головой о быстро окоченевшее на легком морозце тело.

— Поехали, дура! — потащил ее к машине Паншин. — Поехали! Вон из бытовки кто-то выходит. Идиотка! Да что ж ты делаешь?! — с силой оторвал он ее руки от Сашиной куртки, волоком потащил к лесу, и ноги ее облепила густая банановая мякоть, и обгоревшая старая газета с порывом ветра ударила в лицо. Время остановилось, Лера потеряла сознание. Паншин вволок ее в машину и повез к дому. А Саша остался лежать с открытыми, удивленными глазами, словно удивляясь своей неожиданной смерти. А в седом осеннем небе уже кружились мусорщики-вороны, выглядывая лакомые отбросы человеческой цивилизации.

Паншин остановил машину, не доезжая до поселка. Лера уже пришла в себя, но была ко всему безучастна. Он вышел, открыл дверь с ее стороны и молча вопросительно на нее посмотрел. Реакции никакой. Лев стал вытягивать Леру из машины, стараясь вывести из оцепенения. Лера поддалась и, спотыкаясь, пошла к дому.

— Игоря скоро привезу. Ты, как придешь, вымойся. Колготки сними, туфли. Запали огонь. Все в печку брось. Двери закрой, калитку. Давай, давай! Двигай! — напутствовал он ее.

Лера автоматически закрыла калитку, дверь, стараясь удержать в беспамятной голове слова Паншина. Еле передвигая ногами, прошла на кухню, сняла туфли, колготки и бросила их на тлеющие угли камина. Заглянула в комнату Павла Александровича: ей показалось, что он спит. Потом поднялась наверх, включила душ и, войдя в него, бессильно привалилась к белой кафельной стене. Болело сердце. Грудную клетку давило. Казалось, еще секунда — и сердце разорвется. Горячая вода немного сняла сердечный спазм. Не вытираясь, она набросила на себя халат и спустилась вниз. Хотелось упасть кому-нибудь на грудь, отреветься, выговориться. Единственный человек, которому она полностью доверяла, любила и на чью помощь могла всегда рассчитывать, был Павел Александрович. Она посмотрела в окно, надеясь увидеть на проселочной дороге машину, везущую к ней сына, но дорога была пуста. Слезы стояли у горла. Лера потерла бледное лицо ладонями и пошла искать свою «жилетку».

Павел Александрович лежал на диванчике, там, куда она положила его перед отъездом. Стало совсем светло, и она увидела на его груди бумажку. Боясь разбудить, тихонечко подошла к нему и взяла за край листочек. Быстро пробежала глазами написанное. Это было его завещание. Склонившись над ним, попыталась уловить хоть какие-то признаки дыхания. Но было тихо. Она взяла его руку в свою и удивилась ее ледяной покорности.