Бриллиантовый шепот - [32]

– Товарищ подполковник!

Он обернулся и увидел спешащую к нему высокую молодую женщину. Бельскому показалось, что он уже видел ее где-то. Женщина быстрыми шагами догнала его.

– Ох, даже запыхалась!

– Отдышитесь, некуда торопиться, – улыбнулся Бельский, – я с удовольствием прогуляюсь с вами не спеша.

– Вот и хорошо. У меня как раз дежурство кончилось, и мне надо поговорить с вами.

Николай с любопытством взглянул на молодую женщину. Не красавица, но живая и обаятельная. Чувствуется сильный характер. И, вместе с тем, было в ней нечто, ясно выдававшее, что женщина прошла через военный ад. Это было у всех женщин-фронтовичек, у некоторых с годами проходило, у многих – оставалось.

– Давайте присядем на скамейку. Меня зовут Люба.

– Очень приятно. Григорий Павлович. Погодите, Люба… По-моему, я видел вас прежде, в палате. Вы еще были с подругой, Лизой, кажется…, – осторожно произнес подполковник.

– Верно. Собственно об этом я и хочу с вами говорить.

Люба замолчала, собираясь с духом.

– Прошу вас, выслушайте меня очень внимательно, не торопитесь опровергать, спрашивать и перебивать. Давайте сразу условимся: все, что я сейчас вам скажу, – никакая не проверка вашей благонадежности и не провокация. Это касается только вас и моей ближайшей подруги.

Бельский насторожился. Давно забытое чувство тревоги, страх разоблачения, казалось канувшие в прошлое, вновь проснулись в его душе. Он вспомнил ежедневное свое заклинание: «Ты, Григорий Павлович Бельский, сын сельского врача…» Уже много лет он не повторял это. Скорее наоборот, лишь в глубинах сознания он оставался Николаем Зотовым. Иногда подполковнику начинало казаться, что это имя и вся его дореволюционная жизнь только плод его воображения. И вдруг – эта женщина. Он инстинктивно почувствовал, что она явилась из его прошлого, которое он так старался упрятать поглубже и забыть. Однако, какие бы мысли и чувства не владели Бельским, он постарался, чтобы на лице не отразилось ничего.

– Напрасно вы думаете, что я могу заподозрить в чем-либо плохом такую очаровательную женщину. Кроме того, в моей жизни нет ничего, что могло бы служить предметом шантажа, – вслух произнес Бельский.

Люба замялась. Нелегко было сказать человеку в лицо, что он – вор, укравший чужие документы и биографию. Вдруг они с Лизой ошибаются? Мало ли совпадений бывает в жизни! Но фотография Лизиной матери! Откуда она у постороннего человека? Наконец Люба решилась.

– Вы вспомнили, что я заходила в вашу палату с женщиной, которую зовут Лиза. Это моя ближайшая подруга – Елизавета Ивановна Зотова. Она родом из Москвы. В Ригу попала еще совсем маленькой девочкой в 1918 году…

Люба рассказывала, изредка взглядывая на собеседника. Лицо его не выражало ничего. «Или мы ошиблись, или он бесчувственный чурбан, каких еще свет не видывал», – мрачно подумала она, закончив рассказ о смерти отца и мачехи Лизы и спасении девочки случайными попутчиками. Все это она хорошо знала от Екатерины Алексеевны.

– Лиза сейчас работает в госпитале нянечкой. Она разбирала ваши вещи и случайно наткнулась на фотографию своей матери. Она считает, что вы – ее брат Николай Иванович Зотов, пропавший еще в 1918 году. Посмотрите, Лиза дала мне точно такую же фотографию вашей матери – Марии Алексеевны Зотовой. Вы все еще не верите мне? – с этими словами молодая женщина протянула собеседнику старинное фото. Тот молча взял его дрожащими пальцами.

– Я не сказала вам еще кое-что. У вас документы на имя Григория Павловича Бельского, но он погиб еще в Первую мировую войну!

– С чего вы взяли? – произнес наконец подполковник.

– А с того, что младший брат Григория является мужем Лизы и отцом ее ребенка, и сам рассказал нам об этом.

– Петя?! – только и смог вымолвить Бельский.

Глава 23

Прошел месяц. Выписавшись из госпиталя, Григорий уже не вернулся на передовую, а остался служить в военной комендатуре Риги. С сестрой и племянницей виделся часто, помогая им, чем только мог. Предосторожности ради брат и сестра встречались большей частью в квартире Любы, возвращенной ей и отгороженной от соседей фанерной стенкой и шкафом – ни кирпича, ни цемента в городе было не достать. Сначала Бельский изображал Любиного кавалера, но скоро перестал отделять сцену от жизни и уже стало трудно понять, ради кого подполковник зачастил в старый дом в самом центре Риги. Еще через некоторое время он и вовсе переселился туда. Люба похорошела, грубость и нарочитая бесшабашность потихоньку стекали с нее, как будто смываемые потоками счастья, она вновь становилась просто веселой и жизнерадостной женщиной, лишь иногда, казалось бы без всякой связи с ситуацией, взгляд делался печальным и настороженным. Григорий ловил этот взгляд, осторожно брал Любу за руку, зарывался лицом в по-прежнему пышные, но уже начинавшие седеть волосы, и прижимал женщину к себе, как будто обещая никогда больше не отпускать, оградить от всех и всего.

В городе стали открываться школы, и Бельский, пошептавшись кое с кем, устроил Лизу в одну из них учительницей. Жизнь начала потихоньку налаживаться.

– Все налаживается, все налаживается, – напевала Лиза, укладывая дочку.