Бриллиантовый шепот - [25]

Лиза плохо разбиралась в политике и ее совершенно не интересовали вопросы суверенитета, оккупации, свободы выборов и государственного языка. Части Красной Армии на улицах Риги она сначала восприняла равнодушно, мыслями молодая женщина была уже далеко. И лишь когда перестали приходить письма от Пети и опустился пограничный шлагбаум, отделивший ее от мужа, она осознала тяжесть своего положения.

Глава 17

Гул и грохот разбудили Лизу. Она вскочила с кровати. Проснулась и заплакала Машенька. Лиза схватила малышку на руки и выскочила в столовую. Там уже была перепуганная Екатерина Алексеевна.

– Что? Что это? – спрашивала она трясущимися губами.

– Не знаю, тетя. Надо выйти на улицу, посмотреть, что происходит.

– Нет, не уходи…

– Я только выгляну на секунду…

Лиза торопливо оделась и выбежала на улицу. Грохот не прекращался. К нему добавились всполохи и далекое зарево. На улице стояли полуодетые, перепуганные люди.

Что случилось? – обратилась она к мрачному, насупленному старику – соседу, часто помогавшему им с тетей по хозяйству.

– Самолеты… Город бомбят… Война.

«Боже мой, вот теперь действительно все… Не успел…», – это мысль билась в голове все время, пока она успокаивала тетю и маленькую Машу. Весь год она жила слабой надеждой. Лиза успела отправить Бельскому письмо, в котором сообщала, что ждет ребенка и даже получила от него ответ. Потом связь оборвалась. Письма из-за границы перестали доходить до адресата, но все-таки в глубине души Лиза еще надеялась увидеть мужа. Она подогревала эту надежду последним письмом, дошедшим да нее. Письмо было пропитано любовью и оптимизмом, оно согревало и подбадривало ее. Петр был уверен, что сумеет вывезти их. Но теперь эти мечты рухнули окончательно.

На следующий день прибежала Люба и начала вываливать на них новости. Сведения были угрожающие: бомбили центр города, есть убитые и раненые. По радио передали, что началась война с немцами. Больницу, в которой работает Люба, эвакуируют.

– Лиза! Собирай немного вещей, бери Машу и Екатерину Алексеевну – я вас как-нибудь пропихну в поезд!

– Спасибо, Люба, на как я поеду? Тетя едва ходит, крошечный ребенок…

– Лиза, ты должна ехать ради дочки, – вмешалась Екатерина Алексеевна.

– Я не могу оставить тебя, даже не говори об этом.

– Тогда я тоже поеду, – твердо произнесла старушка.

– Но ведь ты практически не выходишь из дома…

– Я поеду. Это не обсуждается. Когда надо быть готовыми? – обратилась она к Любе.

– Завтра утром я заеду за вами. Мой муж исхитрился договориться с одним шофером. Вещей брать минимум, если есть какие-нибудь украшения – захватите с собой, зашей их в пояс. Деньги возьми все, что есть, – сыпала указаниями Люба.

– Спасибо тебе, Любочка, – только и успела произнести Лиза, как подруга уже вылетела за дверь.

Но и тут они не успели. Как ни крепилась старая женщина, какие героические усилия он ни предпринимала, болезнь взяла свое. К утру начался сердечный приступ.

– Уезжай, – шептала она посиневшими губами Лизе, метавшейся между ней и плачущим ребенком, – прошу тебя. Я никогда не прощу себе этого.

– Нет, тетя. В конце концов, что за дело немцам до меня?

– Ты не знаешь их, а я знаю. Еще в ту войну людей газом травили… Вспомни, что Петя рассказывал о гибели брата, – санитарный обоз гранатами закидали с аэроплана. Их культура и порядок – это личина… Они звери и быстро покажут свое лицо, да еще и сделают все в идеальном порядке… И соседи не любят русских, давно зарятся на наш домик. Жадность и зависть – они всеми людьми двигают. Уезжай, доченька, Машу спаси…

– Тетя, через несколько дней ты поднимешься, и мы уедем все. Несколько дней – не страшно, мы успеем.

Екатерина Алексеевна умерла через два дня. В Ригу вошли немцы. Лиза опять опоздала.

Началась новая, страшная и непривычная полоса жизни. Предсказания тети сбывались. Соседи перестали здороваться с молодой женщиной, злобное шипение неслось в спину. К счастью, их домик не трогали. Видимо, сыграло роль заступничество мрачного соседа – латыша, давнего приятеля ее дяди. Старик, пользовавшийся у соседей неоспоримым авторитетом, заступился за несчастную женщину. Его жена помогала Лизе, приглядывая за Машей, пока молодая женщина бегала по городу в поисках хоть какой-нибудь работы.

Рига изменилась, но не сильно. Вновь открылись кафе и рестораны, люди разгуливали по городу, стараясь не обращать внимание на немецкие патрули, грозные объявления, расклеенные по стенам, заканчивающиеся привычными словами – «за невыполнение – расстрел». Отворачивались от грузовиков, набитых людьми, которых везли на расстрел, не замечали в огромных колоннах, отправляемых в концлагеря, своих бывших соседей и сослуживцев. Верноподданнические чувства демонстрировались к месту и не к месту. Добропорядочные врачи и инженеры, рестораторы, конторщики и торговцы украшали помещения и лавки, кафе и врачебные кабинеты флажками со свастикой, вскидывали руки и орали вместо приветствия здравицы человеку, чья армия захватила и наполовину разрушила их любимый город.

У Лизы остались в Риге кое-какие знакомые, но они то ли не могли, то ли не хотели помочь молодой женщине. Каждый выживал в одиночку. Дом доктора Бичаюкиса Лиза оставила незадолго до рождения дочери, сердечно распрощавшись со всей семьей. Мадам, расчувствовавшись, расцеловала бывшую гувернантку, надарила ей кучу подарков. Некоторое время они с тетей жили на скромные сбережения, рассчитывая вот-вот перебраться в Швецию. Теперь надежды не было. Доктор Бичаюкис уехал в эвакуацию вместе с семьей, верная подружка Люба тоже.