Бриллиантовый крест медвежатника - [43]

– Как у вас язык-то повернулся такое спросить: «Не откажешь?» Да ни в жисть. Только вот от кого вам помощи надобно: от Занозы или от Соломона Фельзера?

– Я тебя понял, – слегка улыбнулся Родионов. – Нет, на этот раз не надо ни рядиться «ванькой», ни нагонять на фраеров жути. Надо найти одного человечка и купить его.

– Стало быть, вам нужен Соломон Фельзер, – превратился Заноза в свободного художника. – И смею вас заверить, молодой человек, лучшего в означенном вами деле специалиста вам не найти. Фельзер знает всех, и все знают Фельзера. Вы правильно сделали, что обратились именно ко мне.

– Ладно, ладно, – усмехнулся Савелий. – Я уже имел возможность удостовериться в твоем умении перевоплощаться.

– Вам нужен какой-то конкретный человек? – спросил Заноза.

– Да. Этот человек должен знать схему сигнализации и план здания вашего Государственного банка, – тихо сказал Савелий. – Еще лучше, чтобы он все это имел на руках.

Родионов осмотрелся по сторонам и, в который уже раз убедившись, что их никто не слышит, продолжил:

– Я понимаю, что такая информация будет стоить немалых денег, поэтому не торгуйся и соглашайся на любую сумму.

У Занозы в продолжение разговора не раз вспыхивали азартом глаза, а к концу его он стал даже ерзать на стуле, будто в довершение его кликухи у него действительно была в одном месте заноза. Наконец он не выдержал и жарким шепотом произнес:

– А для меня в вашем дельце не найдется местечка?

– Нет, только я и Мамай, – тихо ответил ему Савелий.

– Мамай с вами? – осклабился до ушей Заноза.

– Да.

– Вот бы свидеться.

Заноза прикрыл глаза и, кажется, ударился в воспоминания. С Мамаем их связывало многое…

– Свидитесь еще, – заверил его Родионов. – А насчет участия в деле, – Савелий задумался на время, – ты, возможно, будешь нужен на самом конечном его этапе. В качестве Фельзера.

– Опять? – сделал кислую мину Заноза.

– Ну, в конце концов, это твой выбор, а не мой, – усмехнулся франт.

– Спасибо и на том, – вяло вздохнул Заноза.

Савелий отхлебнул чая, посмотрел в окно. За ним мелькали люди, повозки, коляски. Проехала даже карета с гербом на дверце. Словом, город жил своею жизнью, шумел, кричал голосами торговцев и зазывал, сыпал искрами электрического трамвая на отшлифованную тысячами и тысячами ног мостовую…

– Сколько тебе нужно времени, чтобы раздобыть план и схему? – спросил он, не отворачиваясь от окна.

– Три дня, – просто ответил Заноза.

– Ты уверен? – недоверчиво глянул на него Родионов.

– Молодой человек, – с ноткой обиды в голосе произнес свободный художник. – Ви, вероятно, забыли, что Соломон Фельзер знает всех, а все знают его. Найдите меня ровно через три дня там же, где ви нашли меня сегодня…

Франт хлебнул из чашки, положил на крахмальную скатерть синенькую и кивнул соседу:

– Всего доброго.

– До свидания, – ответил тот и принялся за бланманже, прикрыв наполовину свои рыбьи глаза тяжелыми веками.

Глава 18 Я ГРАБЛЮ БАНКИ

Всякое мало-мальски уважающее себя питейно-закусочное заведение, будь то ресторация, трактир или харчевня самого низкого пошиба, обязано было иметь две залы. Таково было предписание городской думы, проведенное ее гласными лет пять-шесть тому назад. Одна зала, стало быть, предназначалась для публики почище, другая – для посетителей поплоше. Так было в ресторациях и больших кофейнях. В трактирах и харчевнях такие залы звались половинами и делились на черную и белую. В белой пили горькую, закусывали и вели деловые беседы или разговоры так, за жизнь, купцы, домовладельцы, торговые мещане, прожившиеся дворянские вдовы – эти пили преимущественно чай – и мелкий чиновный люд. В черной гуляли извозчики, дворники с бляхами на груди, нищие, добывшие на папертях копеечку, и прочая городская рвань. Трактир «Гробы», что располагался близ Толчка, отличался от иных тем, что сюда не хаживали гильдейские купцы, домовладельцы и прочая чистая публика, – обе его залы были полны самой отборной городской голытьбой, гулящими девками, наипоследнейшими пропойцами, давно заложившими за стопку водки нательный крест, а еще громилами с тесаками за голенищами сапог и воровским отребьем всех известных в уголовном мире квалификаций. Находился сей известный всему городу трактир в доме Щербакова на втором этаже. А на первом благоухал запахом стружки и лака «Салонъ» гробовых дел мастера Евласия Фортунатова. Покуда не было в этом доме столь необходимого жителям города салона, трактир звали «Щербаковкой». Пошли, мол, в «Щербаковку», дернем по малой. А как появился, стали говорить иначе: пошли, дескать, в «Гробы»… Вот в сие замечательное заведение и поднимался по заплеванным ступеням лестницы длинный жилистый человек с руками-лопатами и острым взглядом из-под полуопущенных век. Был он в сатиновой косоворотке, полосатом спинжаке и таких же штанах, заправленных в сапоги гармошкой.

Открыв дверь, человек поморщился от шибанувшего в нос застоялого сивушного духа и прошел в черную залу. Тотчас к нему подошли два амбала, но, встретившись с его взглядом, поскучнели и отошли в сторону. Оглядевшись, человек заметил одиноко сидящего за столом мужчину, знавшего, судя по всему, и лучшие времена. Его давно не чищенный костюм, неумело заштопанный в нескольких местах, был из темного бостона, сорочка была грязной, но батистовой, а неопределенного цвета галстух был приобретен некогда в модном магазине Циммерлинга в Гостином дворе. Мужчина явно кого-то ожидал, постоянно поглядывая на дверь трактира.