Бриллиант Фортуны - [61]

Потом она говорила о себе – что больше всего она любит цветы и привольную жизнь, когда можно бродить по траве босиком, с распущенными волосами. Что ее тяготит этикет дядиного двора, где все делается по принуждению. Что она должна была покинуть Ниццу и приехать в Париж, потому что ее жених, принц Кассельский, выразил желание с ней познакомиться, и они должны как бы невзначай встретиться на балу у маркиза Ларошжаклена… Она говорила, а Алексей смотрел на ее милый профиль и думал, что ради такой девушки он бы не колеблясь отдал жизнь.

Он спросил ее – правда, не напрямик – об Эльстоне, и княжна призналась, что стала переписываться с ним только от скуки, а так он никогда не был ей интересен. Но он умело льстил ей, и она не хотела быть с ним невежливой. Наконец Александра умолкла и поднялась.

– Уже поздно, – сказала она. – Опера давно кончилась. Лежите смирно, а завтра я передам вам письмо через Варвару Федотовну.

Одна мысль об этом повергла Алексея в отчаяние, ведь мало того что гнусная проныра наверняка найдет возможность прочесть письмо, она еще и изыщет способ вставить его текст в свое очередное донесение.

– Я не очень доверяю Варваре Федотовне, – сказал Алексей неловко. – Она из тех людей, которые… которые способны на все. Я бы не стал доверять ей важные письма.

Княжна, приложив пальчик к губам, с улыбкой смотрела на него.

– Уверяю вас, все будет совершенно прилично, – ответила она. – Я давно знаю, что она шпионит за мной, поэтому придумала маленький секрет, как писать то, что мне хочется, чтобы она не могла этого понять. Когда вы получите мое письмо, читайте только подчеркнутые буквы. Остальное совершенно неважно.

– Неглупо, – согласился Видок, выслушав молодого человека. – И что, сегодня вы уже получили от нее письмо?

Алексей замялся, но потом все же извлек из кармана маленький конверт и протянул ему. Письмо, написанное по-французски на надушенном листке, и впрямь казалось донельзя банальным, – если, конечно, не читать отдельно там и сям подчеркнутые буквы. Они образовывали фразу «Je vous aime»[18].

– Ну и что вы от меня хотите? – проворчал Видок, возвращая письмо Алексею. – Совета, как вам быть? Да если я его дам, то буду последней свиньей.

– Вы полагаете… – начал Алексей.

Видок вздохнул.

– Что я полагаю, совершенно неважно, – ответил он. – Дело в том, мой мальчик, – и вы, конечно же, отлично это знаете, – что бывают обстоятельства, а бывают непреодолимые обстоятельства. Быть племянницей императора Николая – это и есть непреодолимое обстоятельство, и с этим вы ничего поделать не можете.

Алексей опустил глаза.

– Так что я не советовал бы вам играть с огнем, – добавил Видок. – В конце концов, не забывайте, для чего вас направили во Францию. Один неверный шаг с вашей стороны – и кого-нибудь такого же подневольного, как вы, может, даже вашего лучшего приятеля, пошлют сюда с заданием прикончить вас. Конечно, девушка ни о чем подобном не подозревает. Вы показались ей этаким рыцарем без страха и упрека, и она в вас влюбилась. Но помните, что ей ее привязанность не будет стоить ничего, а вам – вам она может обойтись очень дорого, и это отнюдь не пустые слова.

– Обо всем этом я уже думал, – признался Алексей. – Но дело в том, что…

Он запнулся. Теперь он уже сожалел о том, что ему пришло в голову откровенничать с Видоком. Может быть, лучше уж Полина Степановна… Однако Алексей считал, что знает женщин достаточно хорошо, и поэтому остерегался обсуждать с одной женщиной свои отношения с другой.

– Вы в нее тоже влюбились? – промолвил Видок скорее утвердительно, чем вопросительно. – Понимаю. Что может быть лучше красивой благородной девушки с добрым сердцем? – Он почесал бровь. – И все-таки я посоветовал бы вам быть поосторожнее.

Алексей молчал. Видок не сказал ему ничего нового, – и вообще, когда сердце не в согласии с рассудком, любые доводы становятся бессильны.

– Наверное, мне не стоит этого делать, – буркнул Видок, но все же залез в стол, достал большой конверт, украшенный золочеными гербами, и протянул его Алексею. – Держите. Я ведь вам обещал приглашение на костюмированный бал к маркизу Ларошжаклену? Так берите его, пока я не передумал.

Молодой человек взял конверт, но слова благодарности не шли у него с языка. Видок вздохнул, дернул шеей, словно его давил узкий галстук, и уставился на лежащий на столе фальшивый бриллиант.

– А как продвигается наше дело? – спросил Алексей, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– А как оно может продвигаться? – ответил Видок с раздражением. – Утром я отнес эту подделку к лучшему в Париже ювелиру, но он после самого тщательного осмотра не смог сообщить мне ничего, что бы прежде уже не сказал Коко. Гранат, очень искусно ограненный. Вот и все. Ночью, когда вас увезли, я отправился в конуру, которую снимал Трибуле, и перевернул там все вверх дном, но настоящего бриллианта не обнаружил. Сам Трибуле мертв, так что допросить его мне не удастся до Страшного суда. И вот я сижу и думаю, – злобно закончил Видок, нагибаясь и снимая с ноги башмак, – какой паршивой твари, какой чертовой скотине взбрело в голову подсунуть подделку вместо настоящего бриллианта… А, черт!