Брешь - [63]

Пронианские города напоминали огромную стройку. Гигантские небоскребы, замысловатые дорожные развязки и стильные здания встречались повсюду. Мирные годы и государственные вливания придали местным населенным пунктам потрясающий вид. Я знал, что такое происходит только в столице и в паре десятков других городов, но по сравнению с нашей планетой — это хоть что-то. В остальном, по слухам, планета выглядела уныло и грязновато. Видимо, в борьбе за национальные идеи не до чистоты. В этом наши планеты были идентичны. Население было хамоватым и агрессивным. Я пожалел, что не переодел форму. Все смотрели на меня, как на врага. Даже бездомные при виде моих погон выкрикивали патриотические лозунги. Наверно от этого они чувствовали себя более сытыми. Портреты их Верховной Твари были даже в общественных уборных. Такого преклонения перед «лидером нации» не было даже у нас. Стало как-то не по себе. Я опять становился приверженцем свободы и демократии. Местные стражи порядка отличались абсолютным пренебрежением к закону. Поборы с населения происходили прямо на улицах. Всюду были вооруженные блокпосты. Последние особенно нелепо смотрелись на фоне ультрасовременных зданий и перемещающихся строем детей на переходах.

Я посетил местный театр. Оказывается, не только сдоба на Пронин может оставить неизгладимый след. Традиции пронианцев и их тысячелетняя культура меня потрясли. Великая нация с великим прошлым. Но как можно было из этого величия скатиться в такую социальную яму, для меня осталось загадкой. Вряд ли мне бы ответили на этот вопрос жители этой прекрасной планеты. Ни полицейский, ни бомж, ни забитый страхом интеллигент этого не знали, а интерпретация местных Тварей меня не интересовала.

Разговаривая с прохожими, я понял одну истину. На Пронин практически нет людей, не любящих свою планету. Но нет также ни единого человека, который бы хотел тут жить. Этот парадокс был для меня открытием.

Через несколько часов мне перезвонил отец, и мы встретились с ним на центральной площади. Он показал мне город, мы посетили пару удивительных ресторанчиков с прекрасной кухней. Но даже за немалые деньги, обслуживание оставалось нулевым. Вообще, отношение друг к другу у пронианцев было специфическим. Панибратство и сквернословие было настолько обыденным, что я перестал на это обращать внимание. Пили и курили поголовно все. Было такое ощущение, что люди готовятся к войне и доживают последние дни. Безразличие ко всему было основой мировоззрения местных жителей. Я не знаю, как Учителям удастся распространить здесь учение, если элементарная культура поведения была этим людям чужда. Прония, по моим подсчетам, оказалась довольно дорогой планетой. Несмотря на огромное сосредоточение финансовых средств в этой юрисдикции, население жило убого. Что именно было причиной этой неувязки, я понять не успел. Может отсутствие производства необходимого для людей, а может система распределения национальных богатств была искажена донельзя. Но факт оставался фактом — от жизни на Пронин веяло безысходностью также, как от цветка, привлекающего мух, тухлятиной. При всем величии увиденного, я бы тоже не хотел здесь жить. Как-то мерзковатенько. Я понял, для чего отец пригласил меня на встречу. Похоже, он видел мои сомнения и понял, что для меня необходим стимул. Ему это удалось. Сутки на Пронин вернули мне веру в человечество и окончательно убили во мне Тварь. Я понял, можно жить как угодно, лишь бы не так, как здесь. На Пронин ни плохо, ни хорошо — в этой дыре просто никак!

Я рассказал отцу о встрече с Торном. Он ничуть не удивился и сказал, что знаком со сверхспособностями легионеров. Мы расстались в гостинице, и я пошел в свой номер. Уже через минут тридцать мне перезвонил консьерж и оповестил о госте. Торн был в гражданской одежде с сумкой наперевес. На его куртке сиял логотип местной футбольной команды. Лучше замаскироваться было нельзя.

— Только без телепатии, прошу тебя, — началя разговор и обнял старого друга.

— Извини, сам не люблю когда в мозгах роются, просто зачем тебе лишние вопросы спецслужб, — улыбался Декер.

Мы зашли в номер, Торн вытащил бутылку окунакайской наливки и закуску.

— А ты подготовился, — оценивающе проговорил я.

— Боюсь, это единственный способ не отравиться здешним пойлом. Надеюсь, ты не стал трезвенником?

— А разве учение не запрещает пьянство? Я думал, ты будешь выглядеть как жрец, безэмоциональный и мудрый, — засмеялся я.

— Я — легионер, военный, нам скидка, — заржал он как конь.

Мы разлили «божественный нектар» по рюмкам и выпили за встречу. Тепло разливалось по венам, а на душе становилось радостно.

— Ну, рассказывай, — крякнул я, — какое хоть твое звание? Я понятия не имею, что у тебя было на нашивках.

— Я пилот, а звание — что-то между капитаном и майором. Там несколько другая система продвижения по службе. А вернее, там вообще все другое. Я переучивался и переучиваюсь по всем направлениям. Ты не представляешь, как это интересно, мы, вообще, двигались непонятно куда. Отдаю должное Учителям, это совершенно психологически безболезненно, такого долготерпения я никогда не видел. Но кое-что у меня получается, — он был счастлив, — как ты? Я слышал, ты стал отцом. Это главное. Поздравляю тебя, дружище. Давай хлопнем пять капель за сынишку.