Бремя раздора - [22]

Лишь только мы оправились, наладили все сферы деятельности и избавились от проблем с пропитанием, грянула новая война – с Дримленсами. Она была не столь разрушительна, всего две стороны, ее затянули долгие переговоры. Благодаря ей сгинула седьмая часть населения. Мы вновь вынуждены были оправляться. Теперь, когда все наладилось, – новая напасть! Я читал про те войны и не хочу повторения. Особенно я не хочу быть тем, кто должен будет после всего этого слушать мольбы и стенания простолюдинов.

– Все настолько серьезно? Думаете, эта потасовка может перерасти в войну всех лордов?

– Не знаю. Надеюсь, что нет. Но я уверен, что все это пойдет на руку нашим общим врагам – Культу Первых. Не хотелось бы облегчать им жизнь своими междоусобицами.

– Но вас терзает не только это? Вы стали больше пить. Милорд Клейс, я бы хотел предупредить вас – это не лучший вариант решения проблем. Расскажите мне, что еще гложет вас?

– Садись, сир Тордж. Этот разговор будет очень длинным.

Верд

За время, проведенное в плену, Верд познал совсем другую жизнь. Да и лишение свободы скорее заключалось в неспособности выходить за пределы замка и получать все, как он привык, по первому чиху.

Взаимоотношения у Глейгримов радикально отличались – лорд Флейм узнал, что Олира, которая первой явилась к нему и была крайне груба, на деле оставила своего мужа, чтобы помочь родственнику и быть рядом с ним в сложное время.

Ее сестра, Нотия, не покинула своих земель, однако наладила поставки провизии и даже порой отправляла оружие. У вассалов Дримленсов были не лучшие кузнецы, однако это помогало вооружить бойцов хоть чем-то. Тетка Раяла, леди Холдбист, наплевав на мнение своего мужа, отправляла лекарей и припасы. Откуда Эббиана могла взять на это деньги в обход Рогора Холдбиста, оставалось гадать. Раял высказал предположение Олиры – жена северного правителя продала свои украшения или расплатилась ими. Благородный правитель горевал, что женщина вынуждена избавляться ради него от своего приданого и подарков и собирался вернуть ей все, что та потратила.

Все Глейгримы действовали заодно, когда случалась беда, напоминая Форестов, и это пробуждало у Верда зависть.

Флеймы были куда менее дружными, если не сказать грубее. Дарон Флейм любил своих братьев и сестру, он обожал детей, но к более дальним родственникам относился с опаской, недолюбливал, а в отношении многих и вовсе считал, что их давно пора отправить подальше. Родня шестой ступени редко присутствовала на каких-то праздниках, а уж восьмую и далее не знали даже по именам. Отец Верда отличался довольно добрым нравом, он был первым из рода, кто за последние три сотни лет старался обеспечить ближайших родственников, переживал о них и помогал им.

Зейир, дядя Верда, являл собой пример типичного представителя их Династии – он был груб, зол, хотел получить все и сразу, он не чурался использовать для этого своих детей и братьев, и, пожалуй, единственными людьми, которых он на самом деле любил, были его наследник Ласс и отец, что умер уже много лет назад. Даже дочери не получали от отца достаточной любви и заботы, что уж говорить о племянниках?

Верд раньше относился к семье не лучше, чем Зейир, и теперь жалел об этом. Быть может, страх, что его станут пытать или избивать и унижать как врага, повлиял на лорда, может, это произошло из-за вынужденного отказа от привычного образа жизни, а может, беседы с Раялом и уйма свободного времени помогли ему начать думать о чем-то, кроме развлечений. Скорее всего, на сына лорда Флейма повлияло, пусть и в разной степени, все перечисленное.

Настолько, что он решил довериться врагу и рассказать свой секрет.

С самого детства, когда Верд боялся темноты, он познал, что способен управлять пламенем. Когда наследнику было пять, над ним смеялись и говорили, что у лорда богатое воображение; когда ему исполнилось двенадцать, его уже называли умалишенным и советовали Дарону отправить сына лечиться на Остров. В пятнадцать Верд понял, что все свои способности, чувства и мысли следует убирать куда подальше и никому никогда не показывать. В шестнадцать он нашел более простой способ не страдать от собственной уникальности, которую требовалось скрывать, – он начал развлекать себя, как только мог придумать. Верд делал все, чтобы не терзать себя размышлениями, ведь стоило ему выйти из себя, как любой источник огня поблизости становился причиной разрушений.

У дяди он научился, как именно следует плевать на окружающих и семью, у рыцарей – как должно нарушать обеты, у матери – что вес имеет лишь мнение мужчин-лордов, все простолюдины – рабы и ничтожества, а женщины, будь они хоть королевами, живут лишь для того, чтобы служить Богам, мужу и своим детям.

Хорошо, что пересматривать свою жизнь ему пришлось в двадцать, а не позже, и ему достались самые тактичные, вежливые и любезные недруги, каких только видывал свет. Убежденный матерью в своей безупречности и уникальности, силе, обаянии и непревзойденных воинских качествах, Верд испытал ужас, когда его ранили, и еще больший страх, когда он был вынужден бежать прочь из осаждаемого замка. Он, лучший в ориентировании на местности, заплутал и угодил в плен, но и на этом все не закончилось. Его мировосприятие менялось.