Бремя прошлого - [3]

После войны я возвратилась в Арднаварнху. Там по-прежнему жила мама, ухаживающая за своими цыплятами, овцами и коровами. Она стала настоящим мелким фермером. И только позднее я поняла почему. Ей пришлось делать все своими руками. Никто из нас никогда не задумывался о деньгах. Когда они есть, их тратишь, а когда нет, приходится их добывать. В семье Молино деньги были всегда. Только теперь их не было. Или, по крайней мере, не так много.

Известно, что наследство переходит старшему сыну; так вот, мой отец был вторым сыном, и ничего серьезного ему не досталось. Все, что он имел, это лишь скромные сбережения его бабки, но, как я полагаю, к тому времени большую часть этих денег мы уже потратили. Мамины деньги были вложены частично на материке, в Германии, частично в судоходные линии и в каучуковые плантации. Все это лопнуло, как мыльные пузыри.

Едва оправившись от этого удара, я вышла замуж. Он был ирландцем. Довольно симпатичный малый, которого я знала с детства. Но после Арчи он казался мне скучным и глуповатым, и не прошло и года, как я оставила его. А потом встретила другого мужчину, вернее, встретилась с ним снова. Это был морской офицер, знакомый мне еще по Адмиралтейству. Я часто возила его на служебной машине в первые дни моей морской службы. Он уже тогда мне нравился, как нравится и теперь.

Разумеется, были свои сложности: я с ним жила в Арднаварнхе, будучи замужней женщиной. Но никто против этого не возражал. Я занималась разводом в надежде выйти за своего избранника замуж, когда начались неприятности. Да, мы жили с ним прекрасно. Но развод? В такое-то время? Господь это запрещает! Что он и сделал в лице самого епископа.

Оставалось либо жить вдвоем в изгнании, либо остаться одной дома, в Арднаварнхе. Я выбрала Арднаварнху и ни разу впоследствии не пожалела об этом решении. Через пару лет мой законный муж умер, и я снова была свободной женщиной. Я стала Веселой вдовой Молино – дело в том, что, как и все женщины Молино, я не взяла фамилии мужа.

Жизнь продолжалась. Тысяча моих друзей были рассеяны по всем континентам, и я, получив, наконец, право распоряжаться находившимися под опекой деда деньгами, могла навещать их, когда вздумается. У меня были собственные лошади. Париж снова гремел американским джазом и сверкал модно одетой публикой… О, для меня наступило прекрасное время!

Я отправилась с папой и мамой в Индию. Папа неудачно упал с пони во время игры в поло, и через несколько дней у него начался столбняк. Он умер в одну неделю, и мне пришлось отвезти маму домой. Она была подавлена горем, как, разумеется, и я сама.

После смерти отца мама тихо жила в Арднаварнхе, ухаживая за своими садами. Я же через некоторое время снова стала разрываться между Лондоном, Парижем и Дублином. Но на охотничий сезон я всегда возвращалась в Арднаварнху.

Наши конюшни были из числа лучших в округе, наши далматины были лучших кровей– потомки собственных догов Лилли, а наши сады оставались самыми прекрасными в Коинемейре.

Позже, уже после смерти мамы, я приезжала домой на более продолжительное время.

Однако, хотя я и увлеклась рассказом о себе, за что меня всегда упрекает Вероломная Бриджид, я все время хотела поведать вам о том, что случилось вчера, обо всех моих волнениях и о моих нежданных гостях.

2

Вы когда-нибудь бывали в Коннемейре? Это божественный уголок! Пейзаж меняется каждые пять миль: то он унылый и печальный, с голыми сине-зелеными горами, с которых несутся вниз хрустальные потоки, впадающие в стремительную бурную реку; то горы остаются у вас за спиной и несколько миль тянутся торфяные болота цвета горького шоколада, среди которых проглядывают заросшие тростником серебристые озерца, окруженные деревьями. На обращенных к океану склонах здесь и там видны небольшие коттеджи, сложенные из словно бы отмытого добела камня, под тростниковыми крышами, провязанными веревками с расчетом на порывистые зимние ветры. Коннемейрское небо привлекает сюда художников со всех уголков земли. Цвета лунного камня, а кое-где опала, оно местами становится перламутровым, в точности повторяя цвет сероватой морской воды. Глядя на него, я сожалею, что не наделена талантом художника.

Вторая половина дня выдалась жаркой и солнечной. Я ехала на своей превосходной охотничьей лошади Кессиди. Лошадь подо мной не спеша трусила по усыпанной листьями дорожке, удаляясь от дома. Прошло немного времени, и я увидела «фиат», с трудом прокладывавший себе путь к Большому Дому. За рулем его сидела молодая рыжеволосая девушка. Дом теперь отыскать нелегко: столб с указателем у дороги давно покосился почти до земли, и висящая на одном гвозде дощечка-указатель со смытыми дождем буквами теперь указывала прямо в землю. Да и не так уж много было желающих узнать дорогу к Арднаварнхе, Я сразу поняла, что в машине сидела не обычная туристка, заблудившаяся в поисках въезда в Национальный парк. У этой рыжеволосой девушки была какая-то определенная цель.

Один из многих моих недостатков – любопытство. Я, конечно же, последовала за «фиатом», правда, по более удобной дорожке, вьющейся между деревьями. Дорога, по которой ехал «фиат», была сильно изрыта дождями, а местами превратилась в непролазную грязь. Давно прошло то время, когда к Арднаварнхе вела хорошая подъездная дорога, которую семейство Молино поддерживало в полном порядке. «Фиат» остановился перед воротами. На столбах из рассыпающегося камня сидели львы, охранявшие въезд в Большой Дом. В их лапах был зажат геральдический щит. Узорчатые кованые чугунные ворота были заклинены тяжелыми камнями, а от когда-то великолепной въездной аллеи оставались только разросшиеся сорняки да размытые колеи, а ее буковые деревья стали такими большими, что в аллее было совсем темно. Все это выглядело угнетающе мрачно даже, несмотря на солнечный день. «Фиат» свернул в аллею и медленно подъехал к дому. Следом за ним я направила Кессиди, прячась за деревьями так, чтобы меня не было видно.